– Знаешь, хозяйка, а я бы еще ей кол в грудь вогнал, – сказал он, когда оставалось лишь закрыть покойницу плащом. – Как бы не начала она вставать…
– О асы, что ты говоришь! – Тюра в ужасе всплеснула руками.
– Ну, или хотя бы руки колышками ко дну прибить. Сдается мне, так будет лучше.
– Нет, это слишком! – Тюра покосилась на служанок и двух рабов, стоявших с лопатами и готовых засыпать могилу. – Если мы это сделаем, пойдут слухи, что жена Харальда была ведьмой. Моего внука будут звать сыном ведьмы. Я не могу этого допустить.
– Но кто же будет болтать? – Кетиль поморгал. – Я не буду. Я понимаю эти дела. Ты тоже не будешь.
Тюра показала глазами на слуг. Кетиль сделал легкий знак, указав вниз, в могилу. И Тюра поняла: он предлагает ей убить после погребения четырех лишних свидетелей!
– Нет, нет, не стоит! – Она зябко сжала у горла ворот плаща, и без того прочно сколотого круглой позолоченной застежкой, и отошла на несколько шагов.
– Как знаешь, хозяйка! – Кетиль пожал плечами. – А сдается мне, это ты напрасно!
Могилу засыпали и сделали невысокий холмик. Кетиль, вспомнив о том, что покойная минувшим летом успела принять крещение, пробормотал молитву, в которой никто не разобрал ни слова. Потом все отправились в Эклунд, где Тюра хотела побыть с новорожденным внуком, пока мужчины не вернутся с оружного смотра.
Погода не радовала: дождь, начавшийся во время погребения, продолжался до самого вечера, и женщины вздыхали, жалея мужчин, которые сейчас под открытым небом мечут сулицы и учатся ходить строем, держа щиты перед собой. В очаге горел огонь, но Тюра куталась в плащ на меху: ей было холодно, неуютно, пробирала дрожь.
С наступлением темноты вернулись воспоминания о черной женщине в углу. Тюра все посматривала на Лив, рослую, румяную молодую женщину, которой было велено не спускать конунгова внука с рук и менять гретые пеленки. Мальчик вел себя спокойно, Лив дремала, не забывая его укачивать. У нее было уже четверо своих детей, а ее последнего младенца сейчас держала ее сестра-подросток.
Тюра оглядывалась, вздыхая. Дом выглядел так, будто в нем давным-давно нет хозяйки: скотина в хлеву унылая, вокруг очага полно старой золы, некоторые камни вывалились, котлы почищены кое-как, по углам кости и всякая плесневелая ветошь, под столом рыбьи головы, в доме воняет, в кладовых почти пусто… Хлода в последнее время совсем не следила за хозяйством.
Но уж новая хозяйка первым делом наведет порядок, хотя бы ради того, чтобы стереть всякий след и память о хозяйке прежней. Как хорошо, что на осенние пиры пригласили Олава с семьей. Если он еще не нашел жениха для Гуннхильд, теперь снова станет возможным то, что было задумано в конце прошлой зимы… Конечно, свадьба без предварительного обручения считается несерьезной, и чем дольше помолвка, тем больше чести, поэтому-то многие знатные люди обручают своих детей еще маленькими. Правда, в этом случае есть риск, что жених или невеста не доживут до свадьбы. Асфрид рассказывала, что у ее внучки был жених, один из внуков Бьёрна Шведского, но погиб на Восточном пути, когда ему было всего четырнадцать лет. А потом она была обручена с Кнутом… Хм, а нельзя ли как-то перенести обручение старшего брата на младшего и считать, будто Харальд обручен с Гуннхильд уже полгода? Ведь родные братья – это почти одно и то же…
Какие странные мысли лезут! Это оттого что голова болит… Так всегда бывает: когда голова болит, легче разговаривать с богами… или это голос бога, проникая в сознание, порождает боль?
– Что-то ты дрожишь, хозяйка! – заметила Финна. – Хочешь, я тебе заварю шиповника?
– У Харальда что-нибудь осталось от того бочонка вина, который подарил Хорит?
– Должно было остаться немного. Хозяйка его берегла. – Финна вздохнула.
– Подогрей мне вина и положи туда меда и шиповника. Так будет лучше.
– Да уж… – Финна поднялась и пошла в спальный чулан.
Там, поближе к хозяйскому ложу, хранилось дорогое красное вино, которое в Дании видели нечасто.
– Уж теперь новая хозяйка у нас будет, свои порядки наведет… – бормотала женщина по пути.
– О чем ты? – остановила ее удивленная Тюра.
– Да уж теперь Харальд женится на той девушке, что была обручена с Кнутом, – обернулась Финна.
– С чего ты взяла? – изумилась Тюра, которая сама только что об этом думала.
– Да чего уж? Все знают. Раз она была невестой старшего, то теперь младшему надо ее взять за себя. А он-то давно на нее поглядывал, я примечала…
Вот так. Сам Харальд еще не знает – или делает вид, будто не знает, – что теперь-то ему непременно сосватают дочь Олава, а челядь говорит об этом как о решенном деле!
Тюра выпила горячего вина с шиповником и медом, а еще заботливая Финна добавила туда отвара ивовой коры, которая помогает при лихорадке, снимает жар и головную боль. От напитка королева согрелась, приободрилась, взяла у Лив ребенка, снова задумалась, держа его на коленях. Надо попробовать вынуть руны для него. Раз ему уже дано имя, значит, он настоящий человек и у него есть судьба.
Вдруг в гриде повеяло холодом. Тюра подняла голову, хотела крикнуть, чтобы болван закрыл дверь как следует – и осеклась. Никто не подходил к двери и не открывал ее, но сразу в двух дальних углах она увидела темные фигуры. У них не было лица, они словно были закутаны с головой в черные плащи. Но она сразу поняла, что это женщины: одна из них стара, а вторая средних лет. Как норны. Норны всегда приходят к новорожденному, чтобы наречь ему судьбу. Но их бывает три. Где же третья, младшая?
Тюра огляделась. В покое, бок о бок с ней, сидели люди: женщины шили, рабы возились со всякой мелкой ручной работой, дремали дети, свернувшись калачиком, лежали собаки. Но ей казалось, она здесь одна, вернее, с младенцем на руках, и от всех остальных их отделяет невидимая преграда.
И едва она подумала о третьей норне, как увидела ее прямо перед собой, в нескольких шагах. Эта женщина тоже была в черном, но Тюра увидела ее лицо – лицо Хлоды.
– Отдай мне его! – произнесла призрачная гостья. Тюра слышала ее голос совершенно ясно и в то же время знала, что никто другой его не слышит. – Я вернулась за ним. Он мой. Я дорого за него заплатила и не хочу расставаться с моим сыном.
– Нет, – шепнула Тюра и крепче прижала к себе мальчика.
Это единственное, что она могла сделать, руки и ноги не слушались. Да и куда убежишь от тех, для кого стены и расстояния не преграда?
– Отдай. Я заберу его. Вы погубили мой род, вы погубили много славных родов, стремясь собрать все земли данов в свои руки, и вам это не пойдет даром. Проклятья ваших врагов обрушатся на вас. Отдай мне моего ребенка. Только он может стать наследником моего мужа.
– Не отдам, – шепнула Тюра, хорошо понимая сказанное: если она отдаст младенца, род Кнютлингов не получит продолжения.