Когда погаснет лампада - читать онлайн книгу. Автор: Цви Прейгерзон cтр.№ 97

Снаружи ждет машина. Полицай тащит Степана Борисовича на себе, как мешок. За ними семенит Клара Ильинична. Ее выпученные глаза полны слез, она повторяет, как заведенная:

— Осторожней! Осторожней!

Как будто полицейский тащит хрупкую хрустальную люстру… Но вот и грузовик. Профессора закидывают в кузов, туда же подсаживают и Клару Ильиничну. Она не возражает.

Вера с тревогой на лице провожает отъезжающий грузовик. Наверху в кухне все так же весело трещат сухие поленья, кипит вода в тазике, в корыте лежит белье и лопаются пузыри мыльной пены.

На улицах Гадяча облава, грузовики с палачами-гестаповцами. Осторожней, евреи! Сидите тихо! Пусть никто не пикнет в укрытии, пусть не застонет старик, не закричит младенец. Слышите? Гремят сапоги в запертые ворота: «Открывайте!»

Охота продолжается — пришла беда и в дом Левитиных. Вот стучат в дверь; мать с сыном и дочерью прячутся в задней комнате. Вход в нее замаскирован чисто символически — закрыт куском обоев. Шум усиливается — это начинают ломать входную дверь.

— Янкл, — быстро шепчет Мириам сыну, — выбирайся наружу и прячься!

Паренек открывает окно и выпрыгивает во двор, но почти сразу в окне появляется его голова:

— Мама, а как же вы с Лией?

— Янкл! Немедленно беги! — командует мать.

В этот момент у Лии начинается приступ. Судороги, пена у рта, матрас дрожит под, ее вибрирующим телом. Мириам быстро закрывает окно. Почти сразу же в комнату врываются немцы.

— Почему не открывала, еврейская свинья?

Мириам прикрывает телом больную дочь, как птица своего птенца.

— Шнеллер! Шнеллер!

Бесчувственную девочку и Мириам волокут в грузовик. Еще на двух человек увеличилось число собравшихся на площади евреев. Мойше Сохоринский, который пришел по своей воле, приветливо встречает вновь прибывших. Ну и зачем было прятаться? Все равно ведь найдут. Проходит еще некоторое время, и привозят старого реб Довида. Он прижимает к груди черный вельветовый футляр с талесом, губы шепчут слова Давидова псалма. Реб Довид мал ростом, зато борода его пышна и густа. Мы с вами давно уже знаем этого слепого, но неукротимого воина. Слышали его суровые слова в адрес молодых наглецов и невежд, забывших Тору и наставления мудрецов прошлого. Слышали гневные его предсказания «босякам», полагающим, что подмяли они под себя Божий мир. Твердо знает слепой старик, что есть еще у нас Бог в небесах — Он и будет единственным судьей, когда настанет день последнего суда.

А не настал ли он уже сейчас? И что происходит с Хаей-Сарой Берман? Беда: дочиста ограбили ее кладовку. Не иначе как кто-то донес. Неудивительно, ведь в последнее время у нее было множество покупателей, евреев и не евреев. Кладовка обнаружена почти сразу, в самом начале обыска. Воры извлекают свиной окорок, начинают искать водку. Нюх у них, что ли, на эти бутылки? Нашли, нашли, проклятые! Стакан водки и сало на закуску — хорошо!

Хая-Сара смотрит, как испаряется ее богатство, и сердце женщины разрывается от горя.

— Оставь сало! — в отчаянии кричит она вору. — Не твое!

Каждый глоток водки, каждый откушенный от окорока кусок болью отзываются в душе толстухи.

Но вот бутылки опорожнены, сало съедено. Полицай командует: на выход! Хая-Сара выходит и хочет запереть дверь.

— Не надо, — ухмыляется эсэсовец и подталкивает ее к грузовику.

Но женщина не уступает, тычет в замок ключом. Немец вырывает его из рук старухи, запирает дверь и кладет ключ себе в карман.

— Мой ключ! — вопит Хая-Сара по дороге к машине. — Отдай мне ключ!

Проходит какое-то время. Число евреев на площади увеличивается до шестидесяти. Они сбились в кучу и терпеливо ждут решения своей судьбы. Мойше Сохоринский удивлен: почему не начинают регистрацию? Ведь в приказе было ясно написано, что еврейское население должно явиться в десять утра для регистрации.

Люди начинают беспокоиться. Привозят Нехаму, дочь Эсфири, мастерицы лапши. Поистине, старая Эсфирь выжила из ума. Они вдвоем были в полной безопасности в своем замечательном укрытии: тихо-мирно сидели там с утра, три или четыре часа. И тут вдруг матери захотелось взглянуть, не миновала ли опасность!

— Нехама! — приказывает она дочери, как приказывала всю жизнь. — Выйди и посмотри, что творится в городе!

Нехама отказывается: как знать, а вдруг опасность еще существует? Но Эсфирь настаивает на своем. Она возмущена этим неожиданным бунтом со стороны всегда послушной дочери.

— Выйди, мерзавка!

Совсем обезумела старуха: даже в такой день она требует беспрекословного соблюдения дисциплины!

— Говорят тебе, иди! Тревога кончилась. Слышишь: в городе тихо!

Нехама сдвигает крышку подпола, поднимается в комнату и закрывает за собой люк. В этой комнате прошли семьдесят лет ее жизни. Здесь царит бедность. Мебель рассохлась и растрескалась, стены не видели побелки вот уже не один десяток лет. Входная дверь приоткрыта; Нехама захлопывает ее и по привычке задвигает засов. Роковая ошибка! Женщина подходит к окну и прислушивается. В городе и в самом деле тихо… Хотя нет: слышен шум мотора приближающейся машины. Пока Нехама соображает, что к чему, грузовик въезжает во двор, и вот уже дверь дрожит от ударов.

Что делать? Дверь заперта изнутри, значит, в доме кто-то есть, кто-то прячется. Даже если Нехама успеет спуститься в подпол, тщательный обыск непременно обнаружит укрытие, и тогда они погибнут вдвоем — и она, и мама. Остается одно. Ей кажется, что она слышит сердитый окрик матери из глубины подпола: «Открывай, мерзавка!»

И Нехама открывает. Эсэсовцы врываются в дом и обнаруживают в нем одну семидесятилетнюю старуху. Обыск тороплив и поверхностен, так что укрытие Эсфири остается незамеченным. Немцы едут дальше, прихватив с собой Нехаму.

Грузовики продолжают рычать моторами по притихшим улицам. Но давайте отвлечемся на минуту от страшной гестаповской охоты. Давайте заглянем на чердак дома в Садовом переулке, где в укрытии лежит Тамара, уставившись на темные от времени балки. Ни с того ни с сего вспоминает она Кима Вортмана. Кажется ей, будто она только что слышала его голос: во сне или наяву?

Откуда преходит к человеку любовь? Кто-то взмахивает волшебной палочкой, и в душе вдруг заводит свою мелодию скрипка. Один за другим присоединяются к ней другие инструменты, и вот уже целый оркестр немо гремит торжественной симфонией, заглушая все остальные звуки.

Ким Вортман жил со своей тетей Агриппиной Андреевной в Веприке, и там тоже было совсем несладко. В деревне стояли оккупанты, там тоже проводилась «регистрация», тоже грабили людей по домам и тоже отправляли на принудительные работы.

В обычное время Ким любил возвращаться осенью в школу. После летнего безделья уроки казались особенно интересными. Теперь же школы не было. Не было ничего — ни уроков, ни друзей. Была лишь скучная очкастая тетя, старая дева сорока лет. Нет, такая жизнь не могла понравиться никому. А тут еще и тоска по Тамаре. Днем и ночью видел он перед собой образ то грустной, то насмешливой, то своенравной девчонки. Воспоминаниями о ней полнилась душа этого маленького статного мужчины с выпуклыми еврейскими глазами.