— Анна, ты ошибаешься. Я тебе покажу письма. Неделикатно читать чужие письма, но я их забрала с собой. Вот, посмотри. Разве может женщина такое выдумать? — спрашивала Вера, пока Анна читала.
— Может. — Анна вернула письма. — Ольга все может. Выдумать беременность — это раз плюнуть. Собственный муж ее давно не устраивает. Подбирает нового. Сергей подходит по всем статьям — дипломат и прочее. Понимаешь, это злодейка. Настоящая генетическая злодейка. Нужно признать, что существуют не просто эгоисты, не просто люди, равнодушные к чужому горю, а злодеи, которые получают удовольствие, если другие несчастны. Я с этим сталкивалась. Знаешь, они даже специально интригуют, чтобы потом показать свое необыкновенное благородство. Могут вытащить деньги из чужого кармана, наживаться на горе друзей, оболгать, опорочить честного человека — а потом утешать и слезы лить. Твоя свекровь, по-моему, к подобным выродкам относится. И нечего разводить антимонии, искать в них положительные черты, говорить о тяжелом детстве. Злодеи, и точка. Злодеям по заслугам.
— Как в кино, — усмехнулась Вера, — плохие и хорошие, красные и белые.
— Да, — кивнула Анна, — как в кино. За полутонами можно не увидеть сути и тяжело поплатиться.
Она рассказала об операции кесарева сечения и об Ольгиной циничной реакции на то, что она загубила младенца. О серьгах и попытке подкупа.
— Для нее такое письмо, — Анна потрясла листочками, — детские шалости. Она их веером могла рассылать, по всем возможным кандидатам. Ты же видела ее рожу! Должна была видеть, когда она от меня выскочила.
— Да, но я ее другой помнила, стройнее.
— Вот именно, пухнет как на дрожжах. Поэтому и суетится — пока окончательно товарный вид не потеряла.
— Анна, не будь циничной!
— Я просто не хочу, чтобы ты демонстрировала свое благородство, где не надо, метала бисер перед свиньями.
— Почти то же самое сказала мне Анна Рудольфовна. Я ничего не собиралась демонстрировать.
— Прости, я плохо выразилась. Вера, я тебя очень люблю. Ты даже не представляешь, как много ты для меня значишь. И когда я вижу, что тебя обижают, то готова обидчикам глотки перегрызть.
— Спасибо, Нюрочка. Я тебя тоже люблю, ты у меня единственная подруга и единственный близкий человек. Извини, что свалилась тебе на голову со своими проблемами. Моя собственная работать отказывается. Так много негативного за такое короткое время. Знаешь, словно слайды тебе показывают: раз страшная картинка, хлоп — другая страшная картинка, только в себя придешь, хлоп — третья. Я отупела от переживаний, психических и, — Вера дотронулась до повязки, — физических. Давай поговорим о чем-то другом. Как дела у Татьяны?
— Ужасно, хуже не придумаешь, — почти радостно сообщила Анна. Она вдруг подумала, что рассказ о Таниных злоключениях может облегчить Верины переживания. В несчастьях никто не любит быть избранным. — Такая же блаженная. Вроде тебя.
— Что случилось? — встревоженно спросила Вера.
— Она бросила мужа и сына.
— У нее появился другой мужчина?
— Не появился, а проявился. В юности она была влюблена в своего одноклассника, потом он ее бросил. Женился на другой, родил трех совершенно непутевых детей и на пару с женой спился. Он военный. За пьянку выгнали из армии, Саша, его Саша зовут, приехал домой, жена куда-то сгинула на время — подкатился к Таньке: всю жизнь тебя любил, только ты можешь меня спасти. И она, представляешь, бросает Володю — сына, замечательного парня, студента, Васю — мужа, который всю жизнь с нее пылинки сдувал, и уходит к алкоголику! Там у одного ребенка тяжелый церебральный паралич. Он по квартире ползал, и ногти на руках и ногах у него стучали по полу, как у волчонка. Татьяна, естественно, впряглась, вымыла их, вычистила. Саша три недели не пил, а потом сорвался. Снова клялся и божился, снова запил. Жена его периодически из подвалов выползает и является на бутылку клянчить. Никто, кроме Татьяны, не работает, все пропивают. Я перестала ей деньги посылать, только Володе помогаю.
— Ты ездила домой?
— Конечно. Это давно тянется, просто я тебе не рассказывала. Слава Богу, мама не увидела этого кошмара. Я дважды летала в Донецк. Вера, там страшно тяжело даже нормальные люди живут. С Татьяной говорить бесполезно, ее словно заклинило, словно назло сама себе хуже делает. Ладно, говорю, черт с тобой, но ведь Вася страдает, сын от тебя отрекся. А я на них, отвечает, всю жизнь вкалывала, хочу теперь для любимого человека что-то сделать. Вера, а ведь она Сашу не любит, невозможно любить такую мерзость. Это в ней гордость идиотская говорит. Поражение, свое признать не хочет. Остается только ждать, когда она одумается.
— А вылечить Сашу?
— Пробовали, — махнула рукой Анна, — все пробовали: и кодирование, и ампулы подшивали, и с того света возвращали. Бесполезно. Вер, ты такая же, как Татьяна, обе считаете, что нужно биться до последнего и так далее. А я убеждена, что если упираешься лбом в стенку, голову задираешь и, где кончается стенка, не видишь, то нечего на нее карабкаться, подпрыгивать и голыми руками пытаться зацепиться.
Нужно отвернуться от стенки и идти другим путем. Сколько я с Юрой билась, никому не верила, была свято убеждена — вытащу, верну к нормальной жизни. Ну и вытащила? Стенка. Можно всю жизнь лбом биться, если головы не жалко.
— Но у каждого своя стенка.
— Правильно. Думаешь, я вначале Таню не поддерживала? Не помогала? Напрасный труд. Ты только представь: в одной комнате храпит вдрызг пьяный Саша, под дверью валяется его пьяная жена, старшего мальчика, к счастью, нет, в тюрьму посадили, дочь на панель пошла, инвалид мычит целыми днями и воет. Танька не понимает, но ты, Вера, пойми: их такая жизнь устраивает, и Сашу, и всю его семейку, они на самом деле очень довольны жизнью, не хотят ее менять, а Татьяну — используют!
— Возможно, ты права. Мне очень жаль Татьяну, если бы я могла быть ей полезной…
— Никто ей сейчас не может быть полезен, — перебила Анна. — Должна созреть, как груша. Вот только бы с бочков не подгнила.
— Анна, ты все-таки очень изменилась, циничней стала.
— Да. Ты себе не представляешь, как я изменилась. Еще кофе будешь? Нет? Тогда поехали домой. Отоспишься, отлежишься у меня. Какая красота — завтра можешь спать утром сколько угодно, на работу тебе не надо. Пойдем, Верочка, домой. Дашка сейчас от радости на потолок запрыгнет.
Глава 9
На следующий день Вера слонялась по Анниной квартире и не находила себе применения. Дарья ушла в школу, Кирилла отвели в прогулочную группу. Четкая организация быта, поддерживаемая Галиной Ивановной, от чужого вмешательства только страдала.
Увидев Верино украшение, Галина Ивановна всплеснула руками:
— Такая красавица, а фингал поставили. Скажешь, упала?
— Упала.