Лиззи мечтает о ребенке. Мы «пытаемся». Заставляю себя изображать интерес, сосредоточенно изучаю тесты на овуляцию, самому же хочется схватить ее за плечи и как следует встряхнуть. «Почему тебе не достаточно меня? – спросил бы я. – Зачем тебе ребенок, ведь у нас и так все есть?!» Разумеется, ничего подобного я не сделаю. Она должна сама прийти к такому выводу – это проверка ее любви. Сказал ей, что пусть все идет своим чередом. Жду, когда она осознает свои ошибки и поймет, что счастье – в ее руках. И все наладится. Если она забеременеет, это тоже станет своего рода доказательством. И кое-кто заплатит! Если она не прекратит, не примет нашу жизнь такой, как она есть, это станет доказательством ее отчуждения.
От пса придется избавиться. Она не понимает, какая это обуза, сколько внимания он требует. Употребление смеси темазепама и валиума приводит к летальному исходу. (Я проверил в «Гугле».) Тупая шавка наворачивает жратву, ни на что не обращая внимания. Пока пес просто сонный и немного шатается, но у моей смеси кумулятивный эффект, к тому же она не выявляется при анализах. Лучше так, чем несчастный случай со смертельным исходом. Лиззи будет медленно привыкать жить без него и сама не заметит, как он уйдет из ее жизни.
Только что звонила Онни.
– Для тебя я готова на все, – заявила она. – Только скажи!
Глава 17
Лиззи
На следующий день я сажаю Говарда в машину и везу к ветеринару. В приемной он кажется активным. Под рекламными плакатами лакомства «Мини-косточка» и набитыми мятой игрушечными мышами «Веселая киска» тявкают собаки, кошки сидят в переносках. После тяжелой ночи я чувствую себя здесь как в мультяшной версии реального мира.
Ветеринар не знает, что с Говардом не так. Берет кровь на анализ, делает витаминный укол и советует давать ему больше жидкости. Должно быть, какой-то вирус или съел что-то не то. Ласково треплет его за уши.
– Мы, ветеринары, называем эту болезнь «помойный гастроэнтерит».
Отвожу собаку домой, в школу опаздываю, но никто вроде не замечает. Комиссии еще не было, в воздухе чувствуется ожидание. В кухне болтают поменьше. Большинство учителей заняты наведением порядка в классах и доработкой поурочных планов. Мишель собирает деньги на подарок Сэму, которого уже перевели из реанимации в обычную палату. Заказали цветы, пустили по кругу открытку.
В обед покупаю в столовой сэндвич и ставлю стул у окна библиотеки. Старая привычка. Зак иногда ждал меня снаружи, под деревом. Идет занятие по кикбоксингу: женщины в лайкре выстроились в ряд и машут ногами. В сторону детской площадки движется нестройная цепочка маленьких девочек в хлопчатобумажных сарафанчиках – местная ясельная группа. Вдалеке, в сени яворов, прогуливается влюбленная парочка. До сих пор не могу поверить, что жизнь вокруг меня продолжается.
Из школы ухожу пораньше, по пути домой навещаю маму. Она капризничает и отказывается от еды. Нелегкое дело – убедить ее попробовать запеканку из мяса с картофелем. Она трижды спрашивает, кто я такая. «У меня есть дочь, – говорит она, презрительно качая головой, – и это не ты!»
Медсестра говорит, что в понедельник заходила Пегги.
– Она привозила твою милую внучку, – напоминаю я. – Как ее зовут?
Мама застенчиво улыбается и не отвечает.
– Хлоя, – говорю я. – Ее зовут Хлоя, верно? А двух старших – Алфи и Гасси.
Она никак не реагирует, и меня это сильно огорчает. Она хочет посмотреть телевизор, я медленно веду ее в комнату и включаю маленький аппарат, который мы ей купили. Идет шоу «Бессмысленно», и она охотно глядит на экран. До болезни она терпеть не могла викторины. Представляю, как Айрис Мердок смотрела «Телепузиков» в доме престарелых. Глажу маму по голове, наливаю чашку черного чая и ненавязчиво ставлю перед ней.
Хожу по комнате, останавливаюсь возле полки. Сколько фарфоровых домиков здесь должно стоять? Было шесть – одного не хватало, я помню. Теперь их только четыре. Маленький белый шестиугольный домик с поросшим мхом садом и крышей в форме зонтика тоже пропал. Опустившись на колени, шарю руками по полу, одергиваю шторы и осматриваю подоконник на случай, если его поставили туда. Домика нет.
Зак терпеть не мог эти домики. Он считал, что они слишком искусственные. Я объяснила, что мне они напоминают о детстве, он же заявил, что тоска по прошлому – слабость, которую я должна в себе уничтожить. Что он хочет мне сказать, убирая их один за другим?
Снова осматриваю полку на случай, если он завалился за книги – подборку романов Джорджетт Хейер, которую мама так любила, когда еще могла читать.
Домика нет нигде.
Зак
Ноябрь 2011
Голова болит постоянно. Снова не сплю. Увеличил дозировку. Ничего не помогает. Меня трясет, я на грани срыва. Перепады настроения участились. Не могу ни на чем сосредоточиться. Похоже, это из-за темазепама. Те колеса от Кулона – я в них здорово сомневаюсь. Когда берусь за кисть, рука дрожит. Сил нет. Глаз дергается. Представляю, как кладу краски на холст, но едва доходит до дела – страх ошибки меня буквально парализует. Поэтому просто сижу, либо мечусь по комнате, либо сношаюсь с Онни.
– Как там твоя картина? – спросила вчера ночью Лиззи таким тоном, как говорят: «Как там ваш несчастный умирающий ребенок? Все еще на диализе?» Спросила, склонив голову набок. Раньше она умоляла показать картины, взять ее на студию. Раньше она считала меня гением, титаном. Теперь она утратила веру в мой дар. Она понятия не имеет, что происходит в моей жизни.
Она с кем-то встречается? Постоянно упоминает Пэт и Энгуса. С Энгусом я разобрался. Кто такой этот чертов Пэт?
Пока она в школе, я копаюсь в ее ноутбуке. В истории просмотров в браузере ничего. Никаких компрометирующих писем. Может, она завела еще один ящик на работе? Открываю всю ее почту и регулярно обыскиваю сумку. Улик нет. Она слишком умна.
Вчера вернулась домой поздно. Внутри поднялась горячая волна, будто из моей глотки пыталась вылезти змея. Я сделал вид, что ничего не случилось, пусть сама догадается, чем она меня расстроила. За ужином она взяла тарелку и ушла в другую комнату.
Досчитал до шестидесяти, пошел следом.
Лиззи сидела за столом в гостиной – в эркере, куда я его передвинул. Тарелка была пуста. Собака разлеглась у ее ног.
Спросил, что она делает. Она улыбнулась и ответила, что видит, как сильно меня раздражает, как я морщусь каждый раз, когда она жует, есть еще тише у нее не получается, поэтому она отправилась в другую комнату.
Она загнала меня в ловушку, она меня перехитрила! Слова полились сплошным потоком. Я сказал ей, что она меня позорит, что она нисколько за собой не следит. Другие жены не флиртуют со всеми подряд на глазах у мужа. Они бреют ноги, делают эпиляцию воском, пользуются косметикой. У многих женщин на студиях – накладные ресницы. У нее на щеке – родинка, и если она думает, что выщипала из нее все волоски, то сильно ошибается – вокруг нее целая чаща волос!