* * *
Несколько секунд они постояли за дверью, меняя едкую серу в легких на речной туман, и потому отошли едва на пару шагов, когда дверь за их спинами вновь распахнулась и послышался голос. Они обернулись и увидели, как к ним торопливо идет человек.
– Владыка владык этого мира, – позвал мужчина, судя по одежде – еврей. – Приветствую, о бальзам мира. О, приносящий свет… – Он опустился на колени, широко разведя руки, и крикнул: – О наиблагороднейший султан Рума!
Хамза едва не пожалел еврея. Его повелитель не любил, когда его узнавали на ночных прогулках. Его гнев бывал скорым и жестоким. Этой ночью, отягощенной тщетной похотью и пророчеством, мужчина видел на земле не просто докучливого незнакомца. Он видел угрозу самой его судьбе.
– Пес! – вскричал спутник Хамзы, шагнул вперед, хлестнул чужака по лицу, толкнул его в пыль. – Хамза, держи его.
Выбора не было, да и угрызений совести было немного. Слово человека, которому он служил, было окончательным. Хамза выучил это еще у старого султана. И если такова была истина для выдержанного Мурада, вдвое истинно это было для его горячего сына, Мехмеда.
Когда Хамза схватил чужака, Мехмед протянул руку и поднял голову мужчины за волосы.
– Как твое имя? – резко спросил он.
– И… Исаак, повелитель.
Мехмед рассмеялся.
– Исаак? – Он посмотрел на Хамзу. – Сын Авраама, как и все мы. Но я не вижу в кустах ни одного барашка. И потому нет нужды искать другую жертву
[3].
Одним из титулов Мехмеда, который пропустил еврей, был «владыка людских шей». И он – на вид легко и небрежно – перерезал эту шею. Хамза удерживал дергающееся тело на вытянутых руках, стараясь, чтобы брызги крови не попали ни на него, ни на его повелителя, но преуспел лишь отчасти. И пока из тела уходила жизнь, он думал о том, что первое пророчество колдуньи уже почти исполнилось. Затем, уже опустив тело на землю, сообразил, что ошибся.
Она не предвидела. Она это устроила.
«Я буду следить за этой колдуньей», – подумал Хамза.
Мехмед между тем наклонился и вытер кинжал о плащ мертвеца.
– Горло перерезано. Жертва принесена, – улыбаясь, сказал он. – А теперь, Хамза, пойдем и перережем горло городу. Отправимся в Константинополь.
Глава 2
Молитвы
Генуя, Италия
2 ноября 1452 года
В Генуе было нелегко отыскать Бога.
По крайней мере нелегко для нее. София не сомневалась, что генуэзцы с этим справляются. Должно быть, это ее неудача. Ее слабость.
Мастер, который расписывал иконы в ее деревянном алтаре, не был слаб. Его вера сияла в ослепительных мазках, в изображенных Богоматери и младенце Христе. Святые с обеих сторон чтили святую пару. Изображения всегда вдохновляли Софию, сосредотачивали, соединяли с Божественным. Однако сейчас она стояла перед ними на коленях, произносила слова, вдыхала благовония, искала союза и чувствовала… ничего. Потому что продолжала слышать смех сына, плач дочери. Она отвернулась от Бога к двери – и вспомнила, что их здесь нет. Полгода прошло, как муж увез ее из Константинополя. Полгода – и все это время дети росли и менялись вдали от нее.
Ее муж… София слышала, как он бродит в соседней комнате. Наконец-то проснулся. Пришел после рассвета и рухнул, тяжелый от вина, на постель рядом с ней. Она думала оставить его, встать и помолиться, но он перекатил ее на спину и взял, чего не делал уже несколько месяцев. Взял быстро, не заботясь о ней. Потом мгновенно заснул. София ухитрилась выбраться из-под него, пошла к домашнему алтарю, преклонила колени в поисках Бога. И не нашла Его.
Может, это демон терзает ее?.. Был один, демон полудня, приносящий это вялое отчаяние. София полезла под тунику и достала свой энкольпион. Амулет, который подарила ей мать, – изображение святого Деметрия, выполненное на ляпис-лазури. София подняла его ко лбу, закрыла глаза и попыталась молиться.
– Ты молишь Бога, чтобы наше совокупление подарило нам еще одного ребенка?
Голос Феона испугал ее. Она не слышала, как открылась дверь. Муж стоял в дверном проеме, уже наполовину одетый, в рубахе и носках. София встала, выпустив амулет, который улегся ей на грудь.
– Я принесу тебе еду, – сказала она, направляясь к полкам, где хранились продукты.
– Я ничего не хочу. Может, немного воды… Я должен уйти.
– Тогда я принесу тебе воды, – ответила она.
Вода была на балконе спальни. Дома щелчок пальцев вызвал бы троих слуг. Здесь же одна угрюмая девушка приходила во второй половине дня, готовить и убирать. Заговорив, София попыталась пройти мимо Феона, но тот поймал ее за руку.
– Ты мне не ответила.
О чем он спрашивал? Демон полудня все еще держал ее в рабстве. А, что-то по поводу еще одного ребенка…
– Если на то будет Божья воля, – произнесла она и вновь попыталась пройти мимо него.
Муж не пустил ее.
– А разве мужчина тут ни при чем? – спросил он, крепче сжав ее руку. – Не следует ли нам посадить больше семян и посмотреть?
Софии всегда плохо удавалось прятать свои чувства. Должно быть, он заметил ее отвращение: улыбнулся и отпустил ее.
Она опустила ковш в амфору и стала неторопливо набирать в кувшин воду. Ей нужно было подумать. К чему этот разговор о детях? Феон почти никогда не притрагивался к ней. София знала, что у него были другие женщины. Ее это не тревожило. Для чего она ему нужна?
Женщина повесила ковш на крюк. Муж мог нанять шлюху, чтобы та подавала ему воду и угождала всем прочим желаниям. София мало для чего требовалась с тех пор, как он привез ее в Геную, с самой первой недели и, возможно… возможно, он собирается отпустить ее домой. Где ее ждут город, дети и, она надеялась, Бог.
Феон стоял у осколка зеркала с лезвием в руке, приводя в порядок бороду. София поставила рядом с ним кувшин и подошла к шкафу, взять его тунику и плащ. Осторожно уложив их на ручку кресла, она выпрямилась и посмотрела на него:
– Феон… Муж.
Отражение его глаз в зеркале скользнуло к ней.
– София. Жена, – ответил он, слегка улыбнувшись формальному обращению.
Ее руки судорожно сжимались и разжимались.
– Я хочу знать… Я хочу спросить…
– Что?
– Я хочу спросить, нельзя ли мне отправиться домой раньше тебя?
Лезвие замерло у горла.
– Домой? Когда мое поручение здесь еще не завершено?
Она сглотнула.
– Я не знаю… Не знаю, есть ли от меня здесь польза. Мне кажется, я тебе здесь не нужна.