Поколение пустыни. Москва - Вильно - Тель-Авив - Иерусалим - читать онлайн книгу. Автор: Фрида Каплан cтр.№ 188

читать книги онлайн бесплатно
 
 

Онлайн книга - Поколение пустыни. Москва - Вильно - Тель-Авив - Иерусалим | Автор книги - Фрида Каплан

Cтраница 188
читать онлайн книги бесплатно

Песни Яффе в свое время стали достоянием еврейской интеллигенции. Трудящиеся массы и молодежь читали и пели его стихи.

Большая часть еврейской интеллигенции говорили и думали по-русски, и поэт творил преимущественно на русском языке. На этот язык он первый перевел стихи Бялика и избранные стихотворения других поэтов. Поэт глубоко сознавал трагедию немого, безъязычного народа, который осужден «расточать свои силы и страсти» на чужих языках. Этому чувству «муки слова» и безъязычия он неоднократно давал выражение в его стихах на идише и на библейском языке.

Яффе не только мечтал и творил; он умел также осуществлять свои мечтания. В деле строительства еврейского народа в Палестине Яффе принял живое и активное участие. Это, быть может, наиболее жертвенная поэма, которую он посвятил своему народу в эпоху его героической борбы за светлое будущее.


Из предисловия к сборнику «Огни на высотах» (Рига, 1938)

Предтечи
Несмелые робкие речи,
Созвучья нестройных стихов…
Мы — слабые только предтечи
Иных, вдохновенных певцов.
Придут они!.. Гимн наш заветный
Споют они лучше, чем мы,
Запевшие в час предрассветный,
В тисках непогоды и тьмы…
Мы пели во дни бездорожья,
Была наша песня слаба,
Но искра горела в ней Божья
И ненависть к доле раба.
И каждым мы чуяли нервом
Рождение новых времен,
Лучом их забрезжившим первым
Был каждый наш стих озарен…
Но тучи, как прежде, нависли,
И слабо всходил наш посев,
И глохли порывы и мысли,
И робко звучал наш напев.
Свободной мы жаждали жизни,
Но пели в неволе, в цепях,
По древней томились отчизне
И плакали в чуждых краях.
Язык мы любили, взращённый
Свободой и славой былой,
Но новые песни Сиона
В язык облекали чужой…
И душу печаль раздвоила,
И крылья подрезали нам,
Но песнь наша путь проложила
Великим и новым певцам.
Не зная скорбей и бессилья
Нам душу окутавшей мглы,
Свободные, лёгкие крылья
Они развернут, как орлы.
В них новые силы, что в нас только тлели,
Прорвутся, как горный поток;
Рассвет, нам забрезживший еле,
Победно зальет им Восток.
Их гимн, красотой вдохновленный
И чуждый слезам и тоске,
В стране зазвучит возрождённой
На нашем родном языке.
Взращённый свободой, прекрасный,
Вольётся, как праздничный звон,
Он в благовест светлый, согласный,
Счастливых и братских племён.
«Старый дед мне с Востока подарок привёз…»
Старый дед мне с Востока подарок привёз —
Обожжённый запыленный камень,
Обмывали его реки крови и слёз,
Без конца обжигал его пламень.
Но навек устоял под ударом меча,
Под напорами бешеных схваток
Этот тёмный, сожжённый кусок кирпича,
Осквернённого Храма остаток.
Вновь в душе, как привет из родимой страны,
Воскресил он былое преданье:
Кто на память от Западной древней стены
Унесёт с собой камень в изгнанье, —
Уж не сможет навек успокоиться тот,
Бесконечной тоской поражённый,
До поры, пока камень он сам отнесёт
В край родимый, к стене опалённой…
Оттого наболевшее сердце полно
Всюду болью гнетущей, безумной,
Оттого так к отчизне стремится оно
Из чужбины далёкой и шумной.
Оттого неспокойное сердце всегда
Пожирает томления пламень
До поры, пока сам отнесу я туда,
К незабвенным руинам, мой камень…
У берегов Корфу
(Из путевых заметок)
Мы на судно вернулись поздно,
Гремели гулко якоря,
И море рокотало грозно,
И зажигалася заря.
Вдруг к нам навстречу волны звуков,
Колебля воздух, донеслись —
Средь грязных ящиков и тюков
Толпой евреи собрались.
На них субботние наряды,
Их Храм на палубе в огнях,
И луч покоя и отрады
Играет в выцветших чертах.
Вспугнув страданье и заботу,
Под грозный гул морских валов
Скитальцы радостно субботу
Встречали пением псалмов.
В простор задумчивый и ясный
Над морем песня их плыла,
Гремел в пространство хор согласный:
Лехо дойди ликрас кала!
Мы плыли дальше. Было поздно,
Ревел тревожный моря вал,
И зажигался полог звёздный,
И звёзды в бездну он ронял.
Отвесно падал берег в море,
Бледнел далёкий огонёк,
Зажёгся Млечный путь в просторе,
Мы плыли дальше на Восток…
Сгорали свечи беспокойно,
Дрожала вспугнутая мгла…
В душе напев тянулся стройно:
Лехо дойди ликрас кала!
У родных берегов
Мы плыли к Востоку… Прекрасный и юный
Рассвет выплывал из пучины морской,
И с первым лучом загоревшимся дюны
Блеснули янтарной своей желтизной.
И с первым лучом из завесы тумана,
Из бездны, открывшей пучины свои,
Таинственно вынырнул город нежданно,
Нежданно прорвалось сиянье струи…
На палубе все мы стояли в молчанье,
Над нами лучистые реяли сны,
Как будто вплывали мы в царство сиянья,
И вечных лучей, и нетленной весны…
И день перед нами вставал величавый,
Весь в блеске невиданно-ярких одежд…
Привет тебе, край нашей жизни и славы,
Минувшего счастья и новых надежд!..
По дороге в Газу
Вдали зажигался костёр…
Дорога вела наша в Газу.
Гряда потухающих гор
С холма открывалася сразу.
В багровом сиянье простор —
Приблизилось время к намазу…
Заря угасала, как храм,
Когда в нем обряд совершили,
Во след догоравшим лучам
Шакалы пронзительно выли…
Когда-то по этим степям
Самсон направлялся к Далиле…
Средь белой сыпучей земли
Порою темнеют деревья;
Причудливый кактус в пыли:
Ограда жилья иль кочевья;
Взволнованно море вдали
Рокочет и ропщет во гневе.
Верблюды, погонщик в чалме
Во мгле промелькнут, как химеры;
Недвижно зияют во тьме
Руины, гробницы, пещеры…
Блеснул огонёк на холме —
Поля и жилища Гедеры.
Моленья вечернего час,
Дымится земля в фимиаме…
Закат догорел и погас,
Роса заструилась слезами —
Земля совершила намаз
В безмолвно-таинственном храме…
На родине
Всю ночь грохотал несмолкаемо гром,
И падали молний зигзаги;
Над степью, спалённую знойным лучом,
Повеяло свежестью влаги.
И всюду остались следы на заре
Грозы пробежавшей, недавней;
Перистое облако всё в серебре
Горит над руинами Явне.
И, ярко горя на траве, на ветвях,
Трепещут росинки, как слёзы,
Сквозные и влажные, нежась в лучах,
Жемчужины сыплют мимозы…
Зиждительный трепет весны молодой
Везде пробежал по деревьям;
Как столп фимиама, дымок голубой
Встаёт над арабским кочевьем.
Без устали долго один я бреду
Цветами засыпанным лугом…
Вот пахарь проводит свою борозду.
Он молча шагает за плугом.
Всё сонно и тихо. Ни звука в дали,
В тиши просветлённой и алой,
Лишь слышатся вздохи взрыхлённой земли,
И лязг беспощадный металла,
Когда разрезается им целина
И рвутся цветы им и злаки —
Плуг водит по тёмной земле письмена,
Таинственно-странные знаки…
Как горный орёл, вдохновенно-сильна,
Душа воспарила к высотам, —
Я долго на эти гляжу письмена,
Родным орошённые потом…
Несут они весть о грядущей поре,
Как вещее слово пророка,
О новой, занявшейся пышно заре
На небе потухшем Востока…
«На далёком минарете…»
На далёком минарете
Спел молитву муэдзин,
Звуки тают в полусвете,
В синих сумерках долин…
Луч зари трепещет слабый,
Вот он вспыхнул и погас…
У шатров молясь, арабы
Совершают свой намаз.
В эту ночь, в канун Бейрама,
Близок сердцу их Аллах.
Над землёй, как купол храма,
Небо искрится в огнях…
У ключа
В дымке прозрачной тумана
Блещет струя Иордана,
Горы дымятся Моаба,
Искрится Мёртвое море,
Тихо в безлюдном просторе,
Изредка встретишь араба…
Путь мой в Бетанию долог…
Неба раскинулся полог,
Знойный, прозрачный, бездонный…
Горная вьётся тропинка,
Сходит по ней бедуинка;
Ключ под горою студёный.
Тихо идет по безлюдью
С гордой высокою грудью;
Строен и трепетно гибок
Стан иудейской газели.
Блещут на кудрях, на теле
Волны дрожащих улыбок…
На голове её джара;
Нежная смуглость загара
Дышит весной пробуждённой…
Воздух застыл, не колебля
В поле ни травки, ни стебля,
Будто он ждёт затаённо…
Льётся хрустальная влага,
Вьётся по камням оврага,
Звонкие падают капли…
Вдруг — голоса в отдаленье,
Чье-то гортанное пенье…
Едут… Кто там? Не араб ли?
Края далёкого люди
Мчится один на верблюде,
Девушка смотрит без страха…
Близко подъехал к ней воин…
Громко воды ключевой он
Просит во имя Аллаха.
Вижу с приветом, от века
Близким Востоку, Ревекка
Воду подносит в кушине.
Щедро поит её джара
Влагою Элеазара —
Гостя далёкой пустыни
Праздник Маккавеев в Реховоте
(В октябрьские дни 1905 г.)
Мы украсили пальмами белые залы,
Мы портрет увенчали Вождя.
Луч зари угасал, просветлённый и алый,
Как прощальный привет, уходя.
Гулко колокол грянул, и радостным звоном
Он сзывает на праздник селян.
Опускается ночь над селеньем бессонным,
Горы скрыл, как завеса, туман.
Там, вдали, у подножия гор Иудейских
Древний Гезер в загадочной тьме,
Дальше дремлют остатки могил Маккавейских,
Спит веками Модин на холме.
Мы на праздник сошлись. В память дней Маккавеев
Ярко вспыхнув, зажглись огоньки,
Но они, тени жуткие ночи развеяв,
Не развеяли в сердце тоски.
Грустен праздник наш был. В тусклых звуках веселья
Дрогнул стон зарыдавшей струны.
Неотступно мерещился мрак подземелья
Незабытой далёкой страны.
Нам мерещился север угрюмый и снежный,
Ширь равнин в ледяных кандалах,
Нам мерещился ужас холодный, безбрежный,
Затаившийся в тёмных углах.
Там глумится над Богом, над братской любовью
Обезумевший зверь-человек,
Нам мерещился детской горячею кровью
Обагрённый, забрызганный снег.
Там борцов-Маккавеев пигмеи-потомки
Умирают скорбя, как рабы.
Тут их жизни и славы забытой обломки,
Скорбный памятник древней борьбы…
Гроза
Всю ночь гудели вади
И молнии во мгле,
Как огненные пряди,
Метались по земле.
И скованные громы
Взрывали кандалы…
Вдали катили громы
С трепещущей скалы
Тяжелые громады
Грохочущих лавин,
И содрогались гряды
Встревоженных вершин
Огонь стрелы свергался,
Вонзаясь в ночь долин,
И дольний мир рождался
Из дрогнувших глубин,
И разверзались бездны
Под грозовой напев…
Но миг — и мрак беззвездный
Закроет жадный зев…
Всю ночь, немолчно вторя
Разгневанным громам,
Тревожный грохот моря
Катился к берегам.
И набегал упорно
До напряжённых скал,
И хаос бездны чёрной
Метался и роптал.
Пусть вьются стрелы молний,
Справляя яркий пир!
Бушуй, гроза, исполни
Смятеньем диким мир.
В порывах грозных гнева
Грядущий день готовь,
Для нового посева
Огнём взрыхляя новь!.
У развалин Бетара

Ф. Я.

Вернуться к просмотру книги Перейти к Оглавлению Перейти к Примечанию