Асфальт и тени - читать онлайн книгу. Автор: Валерий Казаков cтр.№ 37

— Ноевич, — пододвигая гостю чай и провожая слегка покачивающуюся и оттого еще более аппетитную попку секретарши, прервал его Петр Васильевич, — брось ты эти подводки, не первый день знакомы, я же вижу, что какую-то важную информацию принес. Чего томишь? Выкладывай.

— Ну, уж я и не знаю, насколько она важная… У тебя целая служба, и так, небось, все знаешь…

— Не исключаю. Но как профессионал каждому новому сигналу рад. И потом дублирующий сигнал из другого источника только подтверждает правдивость имеющихся сведений. Это аксиома спецслужб.

— Ты же знаешь, у меня широкий круг знакомых и приятелей, и один из этих, — Альберт показал пальцами традиционную блатную «козу», — по пьянке проболтался, что тесно дружит с одним из ваших сотрудников в Тарабарской губернии и может решить через него любые вопросы.

Информация эта была абсолютно ложной. Напротив, именно из-за несговорчивости того чиновника группой лиц было принято решение убрать его и поставить на его место своего человека.

Извечный вопрос «кому живется весело, вольготно на Руси?», как известно, остался без ответа, а проблема белого и черного с каждым новым столетием, увы, светлее не становится. Вот и живем мы серыми в сером измерении, считая, что так спокойнее, чем слыть белыми воронами. Доктор Геббельс в свое время весьма удачно заметил, что чем чудовищнее ложь, тем охотнее в нее верят люди, особенно если им этого хочется.

— Да ты что? Вот сучонок, — возбужденно вскочил со своего места генерал, — а каким идейным прикидывается! Он мне давно не нравится. Информацию нужную для работы палкой приходится вышибать. «Не мое это дело, не мое это дело». Ну я ему устрою «дело»! Хотя этим, — он ткнул указательным пальцем в потолок, — он почему-то нравится. Слушай, ты мне эту связь хоть как, но задокументировать должен, понял?

— Сложно будет… Блатные под протокол не говорят, а в баню и по бабам они вместе, насколько знаю, не ходят. Есть другая идея. Если он тебе не нравится и ты считаешь его недостойным высокого звания государственного человека, я могу устроить пару публикаций в столичных газетах. Может получиться покруче фоток с проститутками, да и резонанс, сам понимаешь. Московской газете в наших местах веры побольше, чем какой-то оперативной информации.

— Песня! Делай, а мы подсобим. Подсоберем то да се. Верхний обожает читать газеты. До него наши информашки только с третьего раза доходят, а вот газетная херня сразу больно бьет по самолюбию. Все, решили: ты — со своей стороны, я — со своей. Эффект, уверен, будет бронебойный. Человечка туда надо уже сейчас подобрать толкового… — Петр Васильевич задумался. — Может, у тебя кандидатура есть?

Альберт Ноевич знал — назови он сейчас фамилию — все, конец. Хорошо начатая авантюра, на которой он уже сегодня заработал тысяч триста зелененьких, бездарно лопнет. Однако и инициативу выпускать из своих рук было нельзя.

— Откуда у меня такого масштаба люди? Это твои высоты. Мои — «чего изволите, подай, принеси». Но вообще-то, если доверяешь и даешь поручение, могу заняться. Только сразу договоримся — я подбираю и передаю тебе человечка со всеми потрохами и больше никакого касательства к нему не имею. А то я ведь ваши замашки знаю: как ни старайся, все крайним окажешься. Конечно, Петр, лучше бы ты сам посмотрел, уж больно ответственная должность…

— Я-то что так, что эдак посмотрю. Вместе поработаем. Может, и к консенсусу придем, — скривив в ехидной улыбке рот, Петр Васильевич легонько похлопал по газете, под которой покоился веселивший его душу конверт.

— Васильевич, здесь никаких проблем не будет. Главное, чтобы дело не страдало!

Тяжесть, которая давила на сердце Альберта Ноевича, отпустила. Он и не ожидал такого быстрого решения, одного из самых трудных поручений босса. Руководство отпустило на операцию «лимон зелененьких», по половинке за место, и в том, что минимум семьсот он сможет безболезненно прикарманить, Ноевич уже не сомневался. Однако при всем внутреннем ликовании его лицо выражало озабоченную отрешенность.

— Ты чего скис, друг мой бесценный? Хорошее, а главное, правильное дело сделали, можно сказать, предателя в своих рядах обезвредили и притом грамотно, через третьи руки уберем, будь спокоен.

— Я уже над твоим поручением думаю. Ответственность сумасшедшая, ты же знаешь, я — фанат дружбы и подводить друзей не люблю…

— Брось ты, Альберт, дурью маяться! Если бы я тебя своим не считал, разве наши отношения были бы такими откровенными и чистыми? — Генерал многозначительно кивнул на притаившийся под газетой конверт. — Я, Альберт, все помню и за добро всегда плачу добром…

Разговор был прерван властным гудением красного телефона, на котором вместо кнопок или диска красовался большой двуглавый орел, воскресший символ умученной предшественниками Петра Васильевича Российской империи. Казалось, золоченая птица с монаршей ненавистью взирала на своего нового служителя.

Петр Васильевич жил сучьей жизнью, другой ему не было отпущено…

Никодим помер осенью. Только ударили первые морозы, земля окостенела, редкие лужи тускло вылупились слюдяными бельмами в синее, уже по-зимнему высокое, настывшее небо. Блестящее, как фольга, солнце трещало ледяной коркой под узкими колесами широкой телеги, застланной вытертым до исподних ниток ковром. Гроб раскачивало из стороны в сторону, но покойник этого не замечал и лежал торжественно ровно, даже на горбылях латаного-перелатаного моста через совсем обмелевшую речку его красивая, с казацким, так и не поседевшем чубом голова ни разу не шелохнулась. Городская родня навезла пластмассовых венков, которые за ночь в холодных сенях промерзли и сейчас диковато топорщились своей ломкой растительностью. За телегой, впереди ревущих баб шли два Никодимовых сына Никифор и Власий.

Никифор — старший, высокий, грузный мужик, похожий на отца, поглядывал по сторонам, иной раз подзывал к себе деревенских и отдавал им какие-то распоряжения, всем своим видом показывая, что он здесь главный и семейное горе его не касается. Так крепкие мужики пытаются прятать подальше от людских глаз ноющую боль и гнать предательские слезы. Батьку Никифор в последнее время недолюбливал: когда два года назад мать преставилась, тот, не прошло и трех месяцев, привел в дом молодуху из соседней деревни.

Власий, младший, был полной противоположностью брата — невысокого роста, вертлявый, многословный, суетливый, все распускал нюни, подскакивал к мужикам, только что беседовавшим с Никифором, выпытывал, о чем они говорили, и возвращался к телеге с гордым видом. В отличие от брата он считал себя городским, в деревню наезжал редко, копать картошку или кабана свежевать.

Суглинистая дорога перед кладбищем делала пологую, длинную петлю. Процессия растянулась, старухи из Гроховичей, где Никодим у большей половины деревни был кумом, к своим кумовским обязанностям относясь с серьезной основательностью, за что не раз получал по мордасам от скорой на руку супруги, плелись, спотыкаясь в самом конце, трогательно сжимая в морщинистых руках букетики невесть где набранных блеклых осенних цветов.