"Мертвая рука". Неизвестная история холодной войны и ее опасное наследие - читать онлайн книгу. Автор: Дэвид Хоффман cтр.№ 89

В 1:23 утра Чернобыль потрясли два мощных взрыва. За взрывами последовал пожар. Взрыв пробил дыру в потолке над энергоблоком № 4. Тяжёлая крышка подлетела вверх и упала под углом, как сдвинутая на затылок шляпа; радиоактивные материалы — газ, графит и обломки топливных стержней были выброшены в атмосферу. Часть обломков упала неподалёку от реактора, но ветер понёс радиоактивные элементы по всей Европе. Первоначальное заражение само по себе было кошмарным, но кошмар продолжался: графитовое ядро горело ещё десять дней.

Через несколько часов после катастрофы, когда пожар уже бушевал, Центральный комитет получил срочный доклад заместителя министра энергетики Алексея Макухина, который прежде, когда Чернобыль только строился, был министром энергетики Украины. Согласно докладу, в 1:21 утра 26 апреля произошёл взрыв верхней части реактора, вызвавший пожар и уничтоживший часть крыши. «В 3:30 пожар был потушен». Сотрудники электростанции принимали «меры по охлаждению активной части реактора». В докладе говорилось, что нет необходимости эвакуировать население.

Практически всё в докладе Макухина было неправдой. Реактор всё ещё горел и не получал охлаждения, а население следовало эвакуировать немедленно. Но ещё хуже было то, о чём в докладе не говорилось: на месте аварии дозиметры давали сбои, пожарные и другие работники были лишены должной защиты, а чиновники спорили об эвакуации — но никаких решений не принимали. ^[491]

Много лет спустя Горбачёв вспоминал, что он впервые услышал о катастрофе по телефону в 5 утра, но настаивал, что до вечера 26 апреля не знал, что реактор действительно взорвался и что произошёл огромный выброс в атмосферу. «Никто не имел и понятия о том, что мы столкнулись с крупной ядерной катастрофой, — вспоминал он. — Попросту говоря, вначале даже ведущие эксперты не осознавали серьёзность ситуации». ^[492] Черняев, который был с Горбачёвым в течение всего этого кризиса, вспоминал, что «даже наше высшее руководство до конца не осознавало трудностей и опасностей, связанных с ядерной энергией». Он говорил, что «можно винить Горбачёва за то, что он доверился ответственным лицам», Но поскольку «ядерная энергетика была напрямую связана с военно-промышленным комплексом, считалось само собой разумеющимся, что там всё в полном порядке. И что “сюрпризы” вроде Чернобыля были просто невероятны». ^[493]

Причиной дефицита информации была сама советская система, которая скрывала правду. По всем уровням руководства, вверх и вниз по цепочке шла ложь, население держали в неведении, а в случае чего находили козлов отпущения. Горбачёв был на самой вершине этой дряхлеющей системы, и его главной ошибкой было то, что он сразу не разрушил практику укрывательства. Он реагировал медленно — удивительный паралич для этого склонного к решительным действиям человека, — и, похоже, был неспособен выяснить правду с места аварии или у чиновников, ответственных за ядерную энергию. Харизма Горбачёва воспламенила улицы Ленинграда за год до взрыва; но после взрыва он восемнадцать дней не появлялся на публике. Хотя Горбачёв презирал секретность военных, он точно так же, как они, не сказал ни слова ни своему народу, ни Европе, когда возникла реальная опасность. Горбачёв, который совсем недавно, в январе, призывал ликвидировать всё ядерное оружие, вдруг столкнулся с катастрофическим примером — в реальном времени — того, что могло бы случиться с миром после ядерного взрыва. И это оказалось ещё страшнее, чем он мог предположить.

У реактора не было оболочки, и радиоактивные изотопы летели в атмосферу. Ветер нёс их на север, и к воскресенью радиацию обнаружили в Швеции, на ядерной электростанции Форсмарк, в 150 км от Стокгольма. Шведы потребовали объяснений у советских властей в середине дня в понедельник 28 апреля. Горбачёв созвал экстренное заседание Политбюро в 11 утра, но Кремль не сказал ни слова об аварии, ни внутри страны, ни на международном уровне. Советники Горбачёва записывали на экстренном заседании: «Информация была тревожной, но скудной». ^[494] Согласно историку Волкогонову, когда Политбюро обсуждало, как быть с аварией, Горбачёв сказал: «Мы должны выпустить заявление как можно скорее, без промедления». Александр Яковлев также сказал: «Чем раньше мы об этом заявим, тем лучше будет». По некоторым данным, другие члены Политбюро выступали за то, чтобы хранить молчание. ^[495] Заявление откладывалось и откладывалось. Но люди, чьи радиоприёмники принимали иностранные передачи, уже знали, что случилось что-то действительно ужасное; поступали тревожные сообщения.

Позднее Горбачёв утверждал, что промедление было обусловлено двумя причинами: у него было недостаточно информации, и он не хотел провоцировать панику. В конце концов Кремль проинструктировал новостные агентства распространить лаконичное заявление, ничего не говорящее о катастрофическом характере происшествия. 28 апреля в девять часов вечера появилось сообщение:

«На Чернобыльской атомной станции произошла авария, повреждён один из атомных реакторов. Принимаются меры по ликвидации последствий аварии. Пострадавшим оказывается помощь. Создана Правительственная комиссия». ^[496]

На следующий день, 29 апреля, Горбачёв созвал ещё одно заседание Политбюро. По данным Волкогонова, теперь Горбачёв понимал, «что перед ним отнюдь не рутинная проблема». Он начал консультироваться с физиками и специалистами по безопасности. Горбачёв открыл заседание Политбюро с лаконичного замечания: «Возможно, мы реагируем не столь резко, как государства вокруг нас?» Горбачёв предложил создать оперативную группу для преодоления кризиса. Затем он спросил: «Что нам делать с населением и международным общественным мнением?» Он сделал паузу и высказал довольно противоречивую мысль: «Чем честнее мы себя будем вести, тем лучше. Чтобы гарантировать, что ни тени подозрения не ляжет на наше оборудование, мы должны сказать, что электростанция проходила плановый ремонт…»