Костя не обиделся. Да по барабану ему всякие бывшие. Убрался – и ладно. А Женька спросила:
– Ты чего такой?
– Какой?
– Мрачный.
Правильнее было бы сказать – в припадке ревности. Но тогда и вопросы не нужны, все и без них понятно. А еще примешался стыд. Такое успел про Женьку надумать, в чем только не обвинил. Совсем как мама.
– А! Не бери в голову. Скоро пройдет.
Но Женька, кажется, особо и не брала. Имелись у нее заботы поважнее и порадостней.
– Маму завтра выпишут.
– Правда?
– Ага. С ней уже все в порядке. Только диету надо соблюдать. То есть почти не есть ничего. – Женька хмыкнула. – Твоя бабушка уже знает. Она там у нас уборку затеяла. А меня в магазин отправила. Пойдешь?
– Да не вопрос.
Чего там раздумывать про магазин? После услышанного-то.
Самойлову-маму выписывают. Она поправилась, и это, бесспорно, замечательно. Завтра она возвращается домой… а значит, все резко меняется. Действительно все.
Бабушке можно уезжать. У Женьки резко убавится забот. По крайней мере, не надо беспокоиться, кто присмотрит за младшим братом и приготовит поесть. И напрочь отпадает нужда в Косте.
Вот тут-то и станет ясно: нужен он был временно или… навсегда – не навсегда, но хотя бы на ближайшее будущее. Лет этак на пять… десять… двадцать…
Глава 17
Самойлову выписали. Инна Владимировна порадовалась бы и вздохнула спокойно, если это обстоятельство решило бы все ее проблемы. Но нет, проблем только прибавиться должно. Теперь у Жени свободного времени побольше появится, и она сможет целиком посвятить его тому, чтобы окончательно запудрить Косте мозги, привязать к себе, отобрать его у матери.
Нет, ну понятно, что сын хоть когда-нибудь да должен был влюбиться, но не в такую же девочку. Сомнительная семейка, непутевая мамаша. Учится в колледже. А это же, если по-старому называть, ПТУ, куда только самые отбросы шли. А Костя бегает за ней, как преданный щенок. Сам признался, что бегает.
Тут еще неожиданно мама заявилась. Баринова Софья Семеновна, педагог с более чем сорокалетним стажем. Это ж диагноз, а не профессия, со всеми вытекающими последствиями: наставлениями, нравоучениями, советами. И даже не предупредила.
– Здравствуй, дочка!
Приятно, конечно. Давно уже с мамой не виделась. Как-то все времени нет доехать, да и позвонить тоже. Когда они последний раз общались? Недели две назад. Или три? Странно, что Костя бабушкиному визиту не удивился.
Правда, позже выяснилось почему. Оказывается, уже больше недели Софья Семеновна жила у Самойловых.
Узнав об этом, Инна Владимировна застыла огорошенно, не нашлась, что сказать. А чувство, чувство такое, словно нож в спину воткнули. И, главное, кто? Самые близкие люди – мать и сын. А из-за кого? Из-за девчонки. Вот так она легко всех на свою сторону перетянула – и Костю, и маму Соню. А у Инны Владимировны, получается, теперь и не осталось никого.
– Ну, знаешь, мама! – постаралась она сдержаться, не показать, насколько сильны боль и обида, проговорила с усмешкой: – Прямо партизанская война за моей спиной.
Софья Семеновна не смутилась. Да ее вообще ничем в жизни не смутишь.
– Надо же было помочь детям. Кто-то же сообщил в опеку, что они тут беспризорные, голодные, сирые и босые.
И посмотрела Инне Владимировне прямо в глаза, пристально, строго, совсем как в детстве, когда пыталась определить, правду ли ей рассказывает дочка. Да только дочка выросла. Инна Владимировна уже не маленькая девочка – и не такие взгляды выдерживала. А мама продолжила, спокойно и отстраненно, словно о не слишком важном:
– А у опеки какой любимый метод? Очень простой. Детей из семьи изъять и в приют отправить. А этих-то разве нужно? Нормально жили дети, со всем справлялись.
– Ну да, и Костя им хорошо помогал! – дополнила Инна Владимировна с раздражением.
– Костя помогал, конечно, – невозмутимо подтвердила Софья Семеновна. – Что ж в этом плохого?
– И тебя позвать придумал? – не столько спросила, сколько констатировала Инна Владимировна.
– Кто же еще? Конечно, он, – опять согласилась мама, но потом добавила: – Только приехать я сама решила. И не факт, что осталась бы у кого попало-то. Сначала посмотрела, что да как, да стоит ли. – Софья Семеновна чуть-чуть помолчала. – Иннушка, оставила бы ты сына в покое. Не маленький уже, сам разберется, что ему делать.
Тут Инна Владимировна не сдержалась, и все накопившееся возмущение вырвалось наружу.
– Значит, я-то должна в покое оставить? Не вмешиваться? Ну да, еще бы. А что ж ты, мамочка, сама раньше так не делала?
Вот уж тут Софья Семеновна растерялась:
– Господи, Инна! Ты о чем?
– Ну да. Ты и не помнишь, – по-девчоночьи фыркнула Инна Владимировна, надула губы.
– Что не помню?
– Как сама мне запрещала с мальчиком встречаться, – напомнила Инна Владимировна матери, с каким-то сладостным злорадством смакуя слова. – Видите ли, не подходил он мне. Недостаточно надежный и воспитанный. И в голове у него не то.
Софья Семеновна честно задумалась, даже морщинка между бровей стала глубже, но, видимо, ничего похожего в тайниках своей памяти не откопала.
– Да про кого ты? Скажи нормально. Что ты мне загадки загадываешь?
Но нормально у Инны Владимировны не получалось. Напряглось все внутри, словно перед решительным броском. Нога под столом нервно постукивала по полу. Эта мелкая дробь раздражала еще больше, но остановиться Баринова не могла.
– Ну да, ну да! – театрально фыркнула она. – Я же говорю, ты даже не помнишь. Зачем тебе помнить какого-то недостойного Вадика?
– Вадика? – переспросила мать. – А, речь о том Вадиме? Твоей первой серьезной школьной любви?
– Именно! – отрубила Инна Владимировна.
Софья Семеновна вздохнула:
– Это я вряд ли когда-нибудь забуду. Только, Иннушка, дело не в Вадике было. А в тебе.
Инне Владимировне опять захотелось выдать ставшее для нее коронным за последние минуты «ну да». Тут и пауза подходящая была, но уж слишком глупым показалось бесконечно повторять одно и то же.
– Ты же до него на мальчиков никакого внимания не обращала. Совсем они тебя не интересовали. Учеба, подружки, книжки… И вдруг накрыло. Ты просто голову потеряла. Как это сейчас говорят – «крышу снесло»? Все мысли только о Вадике. И все разговоры. Больше ничего и никого не видела. Вот я и испугалась, что далеко ты слишком со своими чувствами зайдешь. Без тормозов-то. Все бросишь ради любви. А не сложится – и что потом? Все растеряла, все в сторону отодвинула. Так с чем останешься? А мальчику-то что? Не плохой и не хороший. Самый обычный. Ему приятно, когда девчонка для него на все готова. Он тоже такого не упустит.