Под созвездием Ориона - читать онлайн книгу. Автор: Владислав Крапивин cтр.№ 4

Мы иногда валялись в садике на траве, болтали, читали вслух или рассуждали о будущем. Мы хотели быть моряками (правда, Семка откровенно сомневался, что меня возьмут на морскую службу: «Ты хиленький». — «Ну и что! Я к тому времени натренирую организм! А перекормленных тоже не берут, имей в виду!»).

В яблонях прыгали воробьи и синицы. Нам было хорошо...

29.03.97

КВАРТАЛ

Долгое время я был уверен, что улица Герцена тянется точно с востока на запад (или наоборот, как хотите). Потому что летними вечерами как раз в конце улицы уходило за крыши и тополя похожее на громадный помидор солнце. А зимой оно, невыспавшееся, вставало в другом конце улицы (летом восход я всегда просыпал).

Лишь много позже я сообразил: в летнее время в наших краях солнце садится не на западе, а на северо-западе (а то и еще ближе к северу). А зимой встает на юго-востоке, ибо дни в ту пору коротки. Эта мысль осенила меня, когда я узнал, что алтари всех церквей повернуты на восток. Наши тюменские церкви стояли отнюдь не параллельно моему родному кварталу, их алтари смотрели куда-то в сторону реки...

Итак, улица Герцена с моим родным кварталом лежала (и лежит до сих пор) примерно на линии SO — NW. На юго-востоке я видел всегда таинственно синеющую полоску высоких густых деревьев. Взрослые говорили, что там кладбище. Текутьевское — по имени дореволюционного тюменского богатея. Кладбище казалось сумрачным и загадочным, как и полагалось нездешней, «иной» стране, где обитают умершие. Но оно не вызывало страха, ибо, по моим понятиям, находилось в непостижимой дали, в каком-то нездешнем пространстве. Было нереальным.

Правда, о реальности кладбища иногда свидетельствовали похоронные процессии, которые неспешно, порой под оркестр, двигались мимо нашего дома.

- Оркестр, если он был, шел позади процессии, а впереди два человека несли на головах крышку гроба. Сам гроб стоял на фигурном катафалке с кистями, бахромой и витыми столбиками — совсем на таком, как в фильме «Веселые ребята» (помните, там на катафалке ездила разудалая компания Леонида Утесова). Процессия медленно перемещалась по дороге под скорбное уханье барабана и вздохи труб, и мы, ребятишки, притихали от страха, любопытства и смутной еще догадки о бренности всего земного...

Вообще много кто ходил в сороковые годы по дороге нашего квартала.

В дни первомайских и октябрьских праздников там шагали возбужденные колонны с лозунгами, вздетыми на длинные палки, с портретами «Ленина—Сталина и всех вождей», тяжелыми знаменами и горящими на солнце трубами. По улицам Семакова и Красина колоннам следовало пройти на центральную улицу Республики, дабы затем торжественно прошествовать мимо фанерной трибуны, сколоченной напротив горсовета.

Ни дошкольников, ни учеников младших классов на демонстрации не брали, и пройти с колонной под оркестр было моей многолетней мечтой. Однажды, во втором классе, мечта чуть не осуществилась. Отчим взял меня на первомайскую демонстрацию в колонну, состоящую из работников всяких контор.

Ряды демонстрантов долго томились на Первомайской. К отчиму подошел какой-то дядька, его знакомый. Они решили, что ждать «прохождения» придется еще немало времени, можно сходить домой (мы жили тогда на Смоленской) и быстро отметить там начало Первомая.

И пошли, хотя я отчаянно убеждал, что мы можем опоздать к моменту, когда колонна двинется на главную улицу.

Мы не опоздали. Мы просто не пошли. Потому что отчим и его приятель быстро разомлели и решили, что в массе демонстрантов не заметят отсутствия их скромных персон. Дело было, кстати, рискованное. Могли заметить и приписать что-нибудь «антисоветское» — особенно отчиму с его неблагополучным прошлым. Но водочка оказалась сильнее здравых опасений.

А я ронял слезы на дворе у забора. И надеялся на чудо до последнего момента. Даже тогда, когда было ясно, что надеяться поздно...

Лишь когда я был в четвертом классе, мне с несколькими незнакомыми пацанами удалось Первого мая втереться в колонну и промаршировать мимо трибуны, где маячили шляпы И пиджаки с алыми бантами. Я был счастлив «по самую макушку». И продолжал печатать шаг по асфальту еще долго после того, как трибуна осталась позади. Пока идущий рядом сумрачный мальчишка-скептик не сказал мне:

— Хватит топать-то, ненормальный...

Я застеснялся, но полностью моя радость не угасла.

Итак, по кварталу проходили и похоронные процессии, и праздничные колонны. А еще — в годы войны — маршировали красноармейцы, бойцы (только в сорок третьем году, после введения погон, стали говорить «солдаты», а командиров начали называть офицерами; поначалу это было дико: мы привыкли, что офицеры и солдаты — только у белых и у немцев).

В ту пору в Тюмени формировались для отправки на фронт военные части, было пехотное (и, кажется, еще какое-то) училище. В районе Затюменки располагался военный городок.

По улице Герцена часто проходили военные колонны. Иногда — на стрельбище. Это было видно по тому, что на плечах бойцы несли — как портреты для демонстрации — фанерные щиты на длинных палках. На щитах — мишени с зелеными и черными фигурами фашистов в касках.

Иногда бойцы несли противотанковые ружья. Одно ружье — два человека. У переднего на плече лежал ствол, у заднего приклад.

Сбоку от колонны обычно шел командир. Сначала командиры были с «кубиками» в петлицах на отложных воротниках гимнастерок. Потом — с погонами (а у гимнастерок появились стоячие воротники).

Командиры (молодые и строгие) бодро командовали:

— Ать-два-три-и... Ать-два-три-и... Запевай!

И бойцы запевали:

Или:

А еще:

Коней не было, «копытами били» немощеную дорогу сами бойцы. Сперва — ботинками, которые носили с обмотками, а ближе к концу войны — кирзовыми сапогами (которые потом наверняка приходилось как следует чистить, потому что пыль на улице Герцена лежала в колеях мягким глубоким слоем)...

Иногда колонны шли под оркестр. На бойцах — шинельные скатки через плечо и вещевые мешки. Над пилотками — чаща штыков. Она колыхалась в такт ударам барабана и ритму маршевой мелодии, в которой угадывались слова:

Колонна сворачивала на Первомайскую, направо, к вокзалу. Все понимали — на фронт. И бежали за колонной по тротуарам и подорожникам обочин мальчишки. И стояли у калиток по двум сторонам квартала женщины. Молча. Каждая знала — не все из этих ребят в новеньких гимнастерках вернутся. Может быть, никто не вернется. И у каждой женщины кто-то из родных был уже т а м, на передовой. Впрочем, не у всех. Кое-кто получил похоронки. Потому и плакали у калиток...