— Мик… — боязливо сказал Симка.
— Что?
— Я как сюда попал?
— Очень просто. Я тебя утащил из дома…
— Зачем?
— Ну… плохо же мне одному-то…
— Мик! Значит, ты…
— Симка, — тихо сказал Мик. — Я же знаю, что ты мучился больше меня… Я даже хотел послать к тебе жаворонка.
— Какого? — бормотнул Симка, хотя понимал какого .
— Ну, того, которого Мик послал на небо, чтобы узнать про Луи.
«Но ведь жаворонок погиб», — чуть не сказал Симка. Но это были бы пустые слова, потому что Симка и Мик знали: жаворонок не погиб. Он вернулся и ожил, согретый дыханием африканского мальчика Мика. Такие птахи бессмертны.
Звезды побледнели, планеты затуманились, над краем громадной поляны стал разгораться синий рассвет. Мик уронил мяч, отцепил стеклянный значок, прищурил один глаз, а другим стал смотреть сквозь стекляшку с буквами на Симку. Хитровато так и… Ну, в общем, лисёнок. Лукавый и все понимающий. Симка ощутил на щеках стыдливое тепло. Но в этой стыдливости не было ничего страшного. Она сливалась с ощущением счастливого освобождения от вины и душевной тяжести.
И с этой освобожденностью, с этой радостью Симка проснулся еще раз. По-настоящему проснулся. И улыбался первые несколько секунд. Но почти сразу свинцовое понимание, что это был сон и что на самом деле все по-прежнему плохо, навалилось на Симку. И захотелось куда-нибудь спрятаться, спастись от такого понимания, уснуть опять. Пусть даже навсегда…
Сквозь разомкнувшиеся на миг ресницы Симка увидел, что день за окнами — серый. И стучал в стекла безрадостный дождь. И не было ни в мире, ни внутри у Симки просвета. Звуки тоже были унылые. Прогрохотала по булыжникам телега. Заругалась во дворе на кота Тимофея жена дяди Миши. Покатилось с крыльца пустое ведро. Потом послышался глухой удар.
Сперва Симке показалось, что это у него внутри уныло ухает его несчастье. Раз… Два… Потом он обмер. Кинулся к окну, толкнул наружу, в дождь, створки!
Алый блестящий мяч ударился рядом с окном в стену и отлетел вниз, в руки Мика.
Мик, одетый в желтую прозрачную накидку с рукавами, был похож (как когда-то Симка) на обмякший воздушный шарик с ножками. Он смотрел вверх, блестя синими глазами-каплями и виновато приоткрыв большой крупнозубый рот.
Не думая про одежду, Симка вылетел на улицу. Замер. Подошел. Взял Мика за скользкие, торчащие под накидкой плечи. Мяч упал и весело вертелся в пузырящейся рядом луже. Мик и Симка смотрели на него, будто это было самое важное…
Мама из окна кричала, чтобы Симка немедленно шел домой и оделся, иначе получит такую взбучку, какой не знал за всю свою беспутную жизнь.
А дождь был удивительно теплый…
ЛЕКАРСТВО
Говорят, что если на лужах много пузырей, дождь будет затяжной. Сейчас их было много. Они появлялись от ударов капель и долго плавали не лопаясь. По этим лужам с пузырями босые Симка и Мик, укрывшись одной накидкой, отправились на рынок за картошкой. Конечно, не к пристани, а на центральный. Там в деревянных цехах бывшего авиационного завода располагались торговые павильоны.
Симка и Мик погрузили в тележку полведра картофельных клубней. Свежих, в тонкой шелушащейся кожуре! Дороговато, конечно, однако мама специально выделила сумму на такое дело. Хочется ведь вкусненького! А свежая картошка с подсолнечным маслом, с зеленым луком, с посыпанным солью хлебным ломтем — сами знаете, что такое!..
Примета с пузырями не оправдалась. Когда шли к дому, дождь кончился, и через пять минут по лужам прыгали уже не пузыри, а солнечные зигзаги.
Такие сверкающие зигзаги счастья прыгали и внутри у Симки (и, возможно, у Мика тоже).
Мик ногами гнал по лужам мяч. Симка скрученной в жгут накидкой бил по кустам и тополиным веткам — так, чтобы брызги летели на Мика. Мик подпрыгивал и взвизгивал так радостно, словно на него сыпались не капли, а леденцы.
И оба они болтали напропалую: о бестолковой погоде, о Белке и Стрелке (за которых страшновато), об английском языке, который начнут учить с пятого класса; о том, как жалко, что они в разных школах, ну да это не такая уж сильная беда. И что к зиме надо будет соорудить снегокат-рулевушку на полозьях из обломков лыж, чтобы гонять сверху вниз по речным и овражным склонам…
Только вчерашнего они не касались. Обходили всё, что случилось вчера, как ловушки на минном поле. И от этого счастье все-таки не было полным. Позади него опасливо шевелился колючий комок виноватости. По крайней мере, у Симки шевелился.
Д о ма поставили на электроплитку кастрюлю с водой. Симка посолил воду. Мик не заметил этого, тоже бухнул в кастрюлю чуть не полсолонки — усердие не по разуму, как иногда выражалась мама. Симка заметил это, схватился за голову. Похохотали, сменили воду.
Пришли из кухни в комнату, сели на Симкину кровать, поболтали ногами. Посмотрели друг на друга, потом в окно. Снова поболтали ногами. И… дружно кинулись в кухню — там картавый динамик «Москвич» что-то вещал торжественным дикторским голосом. «…С орбиты… в заданном районе…»
Оказалось, что Белка и Стрелка благополучно вернулись на родную планету.
Симка, отдуваясь, как после таскания полной канистры по лестнице, сказал:
— Ну, наконец-то. Я боялся, что опять уморят ни в чем не виноватых собачонок…
— Не уморили! Я же говорил!
Они радостно глянули друг на друга и… снова опустили глаза.
Симка сел к столу. Положил руки на скользкую клеенку с лужицей воды. Щекой лег на руки.
— Мик…
— Что? — боязливо сказал Мик.
— Ты это… то есть я… Вчера я был такая свинья. Просто слов нет…
— Да брось ты… Мы оба хороши были. Одинаковые свиньи…
— Нет, я в тыщу раз… это… свинее… — И Симка наконец выговорил главное: — Мик, я больше никогда… Ну, никогда-никогда…
Мик сел у другого края стола. Покачался на табурете. Поглядел на плитку, где начинала булькать кастрюля. Глуховато и сбивчиво спросил:
— Сим, а правда ты вчера хотел… ну, такое?.. Совсем…
— Что хотел?
— Это… в воду головой…
— С чего ты взял?! — Симка съежил плечи.
Мик так же, как Симка, лек щекой на руки. Помолчал.
— Фатяня вчера приходил. Вечером… Сказал: «Вы совсем, что ли, офонарели, парни? Такие друзья, а лаетесь из-за ерунды…» Так он сказал. А потом: «Симка с горя чуть не утопился даже…»
«Вот это Фатяня! Вот это да…» — А больше Симка и не знал, что подумать.
— Мик, я не хотел!.. Я хотел переплыть. Думал, если переплыву, тогда все будет хорошо…
— Ненормальный, что ли?