Тетя Нора шепотом попросила Симку постоять на месте, ушла и скоро вернулась с двумя длинными свечками. Зажгла их от тех, что горели перед образом Богородицы, поставила рядом с другими. Перекрестилась еще раз и тихонько сказала:
— Ну, идем…
Когда вышли, Симка наконец потер коленки, хотя зябкости уже не было. Крепко грело июньское солнце, в густых липах пересвистывались птахи.
Тетя Нора и Симка пошли под липами. Тетя Нора вдруг спросила:
— Надеюсь, ты не осуждаешь меня за этот визит в церковь?
— Я? С чего вы взяли? — Это получилось грубовато, но не нарочно, а от неловкости.
— Ну… я слышала от твоей мамы, как ты недавно отказался креститься. Значит, ты неверующий. А многие неверующие на тех, кто верует в Бога, смотрят косо…
— Я не смотрю… косо… У нас соседка тетя Капа верит изо всех сил, а она очень хорошая. Добрая… — Он вдруг сбился, отчаянно застеснялся, споткнулся и выговорил: — И вы… тоже…
Она коротко засмеялась:
— Ну, спасибо… — и опустила на Симкино плечо ладонь. Это была большая, но легкая ладонь. Симка не стал изворачиваться. Набрался решимости и спросил шепотом:
— А вы… по правде верите, что Бог есть?
Ладонь на плече шевельнулась, будто крыло.
— Видишь ли… Он есть независимо от того, верят в Него или нет. Он есть независимо ни от чего . К этому выводу пришли многие гениальные ученые. Вернадский, Павлов, Эйнштейн… Ты, наверно, еще не слышал эти имена?
— Эйнштейн, это который скорость света открыл? А Павлов делал опыты с собаками…
Она опять посмеялась:
— Приблизительно так… Они считали, что лишь существование Бога объясняет ключевые закономерности Вселенной… Можно спорить о правильности разных религий и обычаев, но отрицать существование Высшего Разума, Высшей Силы, мне кажется, бессмысленно… Просто одни это понимают в самом начале жизни, душой, а другие уже в зрелом возрасте, после долгих размышлений…
Симка не очень разобрался в этой речи, но опять ощутил необъяснимую виноватость.
— А что такое эти… ключевые… Какие они?
— Законы? Их множество. Сложный вопрос. Давай об этом позже. А сейчас пора в Эрмитаж, у нас билеты…
Эрмитаж запомнился скомканно и отрывочно. Оно и понятно! Как было десятилетнему существу вместить в себя все залы, картины, скульптуры, сокровища, которые копились веками! Остались в памяти египетские мумии в зале древностей, громадный заводной павлин с золочеными перьями, мрачная история, изображенная на громадной картине «Медный змей», — там на людей напали тысячи всяких ядовитых гадюк… А еще впечатался в душу маленький портрет женщины с молодым и добрым лицом — она кормила грудью пухлого малыша. Симка смотрел и не мог понять, что здесь такого. Отворачиваешь, хочешь отойти, а потом оглядываешься и смотришь опять. И опять… Может быть, потому, что вспомнились мама и Андрюшка?
Тетя Нора сказала, что это тоже Богородица со Святым Младенцем. Известная на весь мир Мадонна Литта великого художника Леонардо да Винчи.
— Не правда ли, как живая?
— Ага… то есть да, — неохотно отозвался Симка. Он считал, что здесь не нужны слова.
Но поздно вечером, когда улеглись в постели, Симка сам заговорил об этой картине.
Они ночевали в комнате тети-Нориной знакомой, которая уехала к родственникам и «предоставила жилплощадь» гостям из Турени.
Симка спал на диванчике со звонкими внутренними пружинами, а тетя Нора на хозяйкиной кровати, за раздвижной ширмой с китайскими картинками.
Тетя Нора выключила лампу и сказала:
— Ну, дорогой мой, спокойной ночи. Переваривай впечатления и засыпай.
— Аг… да, спокойной ночи.
Ночь была не очень спокойная. Вернее, не очень тихая. На Неве прогудел буксир. Где-то с ровным шумом проносились машины. Звенела гитара, и молодые голоса пели: «В гареме нежится султан, да султан…» Наверно, это бывшие десятиклассники расходились с выпускного вечера.
Симка повертелся на загудевших пружинах и спросил:
— Тетя Нора, а та картина, Леонардо да Винчи… Она как называется? Я забыл.
— Мадонна Литта… Запомнилась, да?
— Запомнилась… — Симка часто подышал, чтобы успокоить неожиданное щекотанье в горле, и признался (признаваться, когда не видишь того, с кем говоришь, и в сумерках легче, чем днем): — Мама вспоминается… Не потому, что похожая, а… ну, потому что есть что-то такое…
— Ты прав… Эта картина — воплощение материнства. Любви к детям… И вот опять же: загадку эту трудно понять, если не знать, что художнику помогала вера в Богоматерь и Святого Младенца…
Симка снова ощутил виноватость и неуверенность. Как в церкви. И решился на новый вопрос, очень непростой:
— Тетя Нора… А вот Бог… если он есть… Как вы думаете, он рассердился, что я отказался креститься?
Она засмеялась с каким-то рассыпчатым весельем.
— Думаю, что нет. У него есть дела важнее, чем обижаться на непонятливых мальчишек… А у тебя впереди еще много времени, чтобы обдумать все такие вопросы и решения. И сделать выводы…
— Тетя Нора…
— Что, голубчик? — Она была терпелива.
— А этот маятник… Фуко… Он висел там и раньше, когда собор еще работал? Или его повесили потом, когда сделали музей?
— Потом повесили. Чтобы продемонстрировать людям один из законов природы. Власти почему-то считают, что такие вот вечные принципы физики и механики отрицают существование Создателя. А на самом деле как раз наоборот. Они доказывают, что Он-то и сотворил Вселенную с ее нерушимыми законами. Ведь не люди же на крохотной планетке их придумали… Они могли придумать маятник, но закон, по которому он движется, существовал изначально .
Симка молчал, вспоминая уверенное движение медного шара над каменным кругом.
Тетя Нора сказала уже без всякого смеха:
— Хорошо, если в человеческой душе есть такой маятник. Который помогает всегда помнить о верном направлении…
Когда Симка вырос, он много ездил по разным городам и странам. А побывать в Ленинграде никак не удавалось. Оказался он там, когда город назывался уже Санкт-Петербургом. Исаакиевский собор снова стал действующим храмом. Маятника Фуко в нем уже не было. Зря, подумал Серафим Стеклов. Наверно, подумал он, церковные власти сочли его сооружением безбожников. А ведь на самом деле маятник демонстрировал один из вечных законов Вселенной, сотворенной Создателем…
СКАЗКА БЕЛЫХ НОЧЕЙ
После опыта с маятником Фуко экскурсионная группа поднялась по витым лестницам на галерею у башни. И Симка увидел сверху весь город. Ну, или, по крайней мере, полгорода.
Ленинград показался ему не менее громадным, чем Москва. Но он был другим. Совсем другим. Симка не смог бы объяснить словами, в чем непохожесть этих городов, но чувствовал: все у них разное. И даже небо над Ленинградом было иное — бледноватое, почти безоблачное. Лишь кое-где проступали в неяркой голубизне едва различимые, похожие на невесомую пряжу вол о кна.