Что оставалось делать?
Оська знал, что у “малосольных” и даже у “соленых” есть кое-какие правила. Если человек сразу признает себя побежденным и не “возникает”, его не трогают. А если и “трогают”, то не очень. Деньги и другое ценное, скорее всего, отберут, но мучить не станут. Жаль, конечно, заработанных гривенников и грошей, да ладно уж, быть бы живу… А может, удастся договориться, чтобы деньги взяли не все, а половину? Должна же быть у людей хоть капля совести!
Оська опустил к ногам оставшиеся газеты. Выпрямился, положил на затылок ладони. И, щурясь на лампочку, вздохнул:
— Хорошо, я сдаюсь…
И услышал молчание. Подождал, оглядел “захватчиков”. Те смотрели с интересом, но без злорадства. Рыжий, маленький, упал с турника, встал на четвереньки и засмеялся — словно ложка зазвенела в стакане:
— А зачем ты сдаешься?
— Да, зачем? — сказал “артист” и пригладил локоны.
— Ну… я думал, вы меня это… в плен… — пробормотал Оська. Все получилось ужасно глупо. Но рук с затылка он все же не убрал.
— Ты решил, что мы грабители? — радостно спросил рыжик.
— Я думал… вы “малосольные”… — выговорил Оська. И засопел от стыда. И встретился с серыми глазами Мамлючи.
Мамлюча сказал уже не сипло, а тонко:
— Ох, ну до чего одичал народ… Не малосольные мы и… никакие. Просто люди… Гляди-ка, локоть ободрал. Вертунчик, принеси зеленку.
Рыжий Вертунчик ускакал в дальний угол и тут же возник рядом — с темным пузырьком в ладони. Крутнулся на пятке.
Мамлюча взял Оськин локоть тонкими прохладными пальцами.
— Ну-ка… сейчас увидим, кто терпеливее: мальчишки или девочки…
“Ох, да это же девчонка!” — дошло наконец до Оськи.
Он не пикнул от кусачей зеленки, только жмурился — будто не от боли, а от удовольствия.
Господи, как же хорошо, что есть на свете просто люди.
Стыдно, конечно, что так перетрусил, но радость была сильнее. Оська постарался подуть на перемазанный зеленкой локоть и вспомнил:
— А еще нога…
Мамлюча присела на корточки, мазнула вдоль Оськиной ноги мокрой щиплющей тряпицей. Темные капли забрызгали газету.
— Ой… — совсем по-девчоночьи огорчилась Мамлюча.
— Не беда! Все равно их уже не продать.
— Ты торгуешь газетами?
— Ну да! Я их почти все распродал пассажирам с “Полнолуния”, а тут этот пятнистый с автоматом!.. Они там думают, что это мальчишки тогда склады подожгли, вот и ловят! Совсем психи…
— Это и не мальчишки вовсе, а наркоманы с Сизой слободы, подал голос от бутылей растрепанный белобрысый пацан. — Чтобы отвлечь следы от контрабанды. Все знают…
— Да, но “сизых” ловить опасно, вот и валят на ребят, — добавил “артист”.
Он поддернул на коленях брючки, присел рядом с Мамлючей, двумя пальцами взял газетный лист.
— “Посейдон”… А про бриг “Мальчик” есть продолжение?
— На четвертой полосе.
— Любопытная история. Интересно, скоро ли кончится?
— Через три номера, — сказал Оська. Со скромной гордостью за причастность к газете. — Но там еще много будет всего. Приключения всякие и вообще… Если хотите, я расскажу, я до конца читал.
— Расскажи! — подобрался вплотную чумазый, в красно-синей замызганной юнмаринке (его называли ласково — Гошенька).
— Где ты читал? — недоверчиво сказал “артист”.
— В редакции. И дома… Это написал мой друг.
И опять наступило молчание. Недоверчивое. Неприятное даже. Вертунчик, сидя на корточках, глянул вверх укоряюще:
— Ох и врешь.
— Да не вру я! Нисколечко!
— Ты хочешь сказать, что писатель Яков Ховрин твой друг? — с холодной вежливостью уточнил “артист”.
— Ну… да.
То, что для него было привычно, им казалось немыслимым.
— Как докажешь? — прищурился Вертунчик.
— Ну… честное слово.
— Нет, ты как следует поклянись, — потребовал тот, что в полосатой рубахе (он тоже подошел ближе). — Ольчик у тебя есть?
— Ну… есть. — Оська запустил руку за ворот. Вынул висевший на цепочке шарик.
Ольчик — это вроде как талисман. Какая-нибудь мелкая штучка. Старинная монетка, медальон, значок, крошечная куколка, дырчатый камешек… Те, кто ходят без крестиков или шестиконечных звездочек, носят ольчика на шее. Но можно и в кармане или у пояса, как брелок. А если ольчик — плетеная фенька, можно у локтя, на запястье или даже под коленкой, вон как у Вертунчика. Главное, чтобы ольчик был всегда с тобой. Без него ты просто неполноценная личность.
Откуда взялись ольчики, никто не знает. Некоторые знатоки говорят, что раньше ольчиками служили колечки — самодельные перстеньки и браслеты. Так, мол, и появилось название: “колечки” — “кольчики” — “ольчики”. А учитель Ян Янович, любивший говорить о странных явлениях и загадках вселенной, однажды на уроке рисования рассказал такую историю. Будто бы в других пространствах у мальчишек разных стран и городов была мода на амулеты, которые назывались “йхоло”, “холо” или “оло”. А потом это просочилось к нам — когда очередной раз качнулась ось Всемирного Гироскопа и между пространствами появились щели. И добавил, что, возможно, ольчики и правда обладают некоторой волшебной силой. Потому что они заряжены так называемой “энергией желаний”.
Не все рассказ Яна Яновича приняли всерьез. Но в волшебную силу амулетов многие верили. По крайней мере, обманно клясться на ольчике почти никто не решался. Соврешь — а потом неприятностей не оберешься…
— Ну-ка покажи, — велели Оське. Он осторожно раскрыл ладонь.
Оськин ольчик был размером с вишню, только не красный, а янтарный. Крупная ягода из эпоксидной смолы с серебристой петелькой. Сквозь смолу можно было увидеть неровный блестящий кубик с острием. Приглядишься — это крошечная, отлитая из металла церквушка.
Ребята переглянулись. Непонятно как-то.
Вертунчик насупленно сказал:
— Это не твой.
— А чей же? Твой, что ли? — возмутился Оська .
— Вертунчик хотел сказать, что ты не имеешь на него права, — с прежней холодной вежливостью разъяснил “артист”.
— Это почему?!
— Потому что такие бывают лишь у тех, кто спускался по Цепи .
— Ну… я и спускался, — почему-то смутился Оська. Его смущение приняли за неумелую ложь. И кажется, тоже смутились. За него, за незнакомого хвастуна. Лишь тот, что в полосатой рубашке (курносый и безбровый) непримиримо буркнул:
— Врать-то — не узлы вязать…
— Не вру я! В прошлом году спускался!