* * *
Еще не было шести утра, когда Ричер оказался в аэропорту Стэнседа. Рождество. До рассвета оставалось много времени, и снаружи было темно. На стоянке такси стояла одна машина с водителем в тюрбане. Ричер спросил у него, что находится поблизости. Оказалось, с одной стороны – городок Харлоу, с другой – Челмсфорд, и примерно в два раза дальше на север – Кембридж.
– Кембридж, – сказал Ричер.
Он как-то побывал в городке по армейским делам, когда еще служил, и знал, что там имеется университет и военно-воздушные базы неподалеку, что могло оказаться для него полезным. Купон «КЛМ» был только в одну сторону, а он не мог оставаться на одном месте вечно.
– Дороги очень плохие, сэр, – сказал водитель. – Мы не доберемся до Кембриджа.
– Снега много?
– Местами до двух футов.
– Вы же как-то сюда доехали, – сказал ему Ричер. – Давайте попытаемся добраться до Кембриджа.
Они двинулись в путь, и первые двадцать миль все шло хорошо, то есть до самого сердца холодной неизвестности. И тут их везение закончилось. Ветер засы́пал снегом дороги и ограждения, превратив их в сверкающие ледяные наносы, и определить, что находится под ними, не представлялось возможным.
– Я возвращаюсь, – сказал водитель.
Было все еще темно, повсюду белел снег, но вдалеке, примерно в двух милях от того места, где они остановились, мерцал свет. Ричер решил, что там, наверное, стоит одинокий деревенский дом и кто-то оставил включенным освещение в комнате верхнего этажа.
– Вы можете высадить меня здесь, – сказал он.
– Вы шутите?
– Я не люблю возвращаться, предпочитаю всегда идти вперед. Дело принципа.
– Здесь не будет никаких машин, вы тут застрянете на весь день и замерзнете до смерти.
– Мне не обязательно стоять на месте, я могу прогуляться. Вон там дом, может, особняк, и я смогу постучать в кухонную дверь. Возможно, у них есть традиция впускать путников в Рождество, и я смогу съесть праздничный обед под лестницей. Или хотя бы получу чашку кофе.
– Вы серьезно?
– Без труда не вынешь и рыбку из пруда.
Так что такси уехало, оставив Ричера одного посреди пустоты. Мгновение он постоял в темноте, а потом зашагал, утопая по колено в снегу, местами похожем на легкую пыль, окутывавшую его белыми облаками, а местами превратившемся в ледяную корку. Дул сильный ветер, швыряя в лицо пригоршни снежинок. Ричер нащупывал ногами дорогу и старался не сходить с нее, сообразив, что она приведет его к углу высокой каменной стены, припорошенной снегом.
Дорога шла вдоль нее примерно полмили, и вскоре Ричер оказался возле вычурных железных ворот с высокими каменными столбами по бокам, украшенными фигурами львов. Или каких-то мистических животных – в предрассветной темноте понять было невозможно.
Ричер двинулся вперед, с каждым шагом проваливаясь в снег, и вскоре добрался до ворот, которые были распахнуты и засыпаны снегом по самое колено. Впереди он разглядел девственно-белую подъездную дорожку, шедшую между выстроившимися в ряд голыми деревьями к самому дому. Сто ярдов или даже больше. И никаких следов, ни машин, ни человеческих. Получалось, что он будет первым гостем здесь за весь день.
Выкованные из железа слова на воротах являлись частью украшения: на правой створке было написано Форелевая, на левой – усадьба. Имя дома. В окнах, выходивших на дорожку, горело еще несколько лампочек – обычные желтые наверху и мигающие красные и зеленые внизу. Рождественские гирлянды, которые не выключали на ночь.
Ричер пошел по дорожке, неуклюже задирая ноги, чувствуя под снегом замерзший гравий и с каждым новым шагом продвигаясь на ярд к цели. Он проголодался и размышлял о том, в каком настроении будет повар, надеясь, что ему повезет и тот окажется в хорошем. На что далеко не всегда можно было рассчитывать. Джек видел телевизионные передачи из Британии, посвященные загородным усадьбам. Иногда повара исключительно плохо реагировали на вновь возникшие и неожиданные обстоятельства.
В конце концов он добрался до дома, который оказался огромным, старым, выстроенным из камня. Судя по всему, дверь, ведущая на кухню, находилась сзади, а это означало новое путешествие по глубокому снегу. Зато передняя, с железной ручкой-звонком, была прямо перед ним.
Ричер потянул за нее, услышал, как внутри прозвучал громкий бум, потом – торопливые шаги, дверь распахнулась, и наружу выглянула женщина лет пятидесяти в вечернем платье из черного бархата. Она производила впечатление богатой, а еще – будто не ложилась всю ночь. К тому же Ричер сразу понял, что с ней будет непросто.
– Слава богу, – сказала она. – Вы доктор или полисмен?
– Ни то, ни другое, – ответил Джек.
– В таком случае кто вы?
– Такси, в котором я ехал, повернуло назад из-за снега. Я надеялся получить у вас чашку кофе.
– И куда вы ехали на такси?
– В Кембридж.
– Невозможно.
– Видимо, да. Кстати, веселого вам Рождества.
Женщина стояла и смотрела на него, принимала решение. На первый взгляд он не производил впечатления идеального гостя – крупный мужчина, состоящий только из костей и мышц, не красавец и не слишком хорошо одетый.
– Вы видели по дороге сюда доктора или полисмена? – спросила она.
– Я никого не видел, – ответил Ричер. – У вас проблемы?
– Полагаю, вам лучше войти в дом.
Она отступила в темноту у себя за спиной, и Джек последовал за ней в вестибюль размером с баскетбольную площадку, где стояла елка высотой по меньшей мере десять футов и имелась лестница шириной по меньшей мере десять.
– Вы уверены, что вы не полисмен? – спросила женщина.
– Был раньше, – сказал Ричер. – В армии. Но сейчас уже нет.
– В нашей армии? – поинтересовалась женщина.
– В армии Соединенных Штатов.
– Я должна представить вас полковнику. Он мой муж.
– А зачем вам нужен полисмен? И врач?
– Потому что кто-то украл мою бриллиантовую подвеску, а приемная дочь рожает в спальне наверху.
– Одна?
– Сейчас Рождество. Слуги уехали вчера, до того, как начался снегопад. Здесь никого нет.
– Кроме вас и полковника.
– Я ничего не знаю про детей, у меня их никогда не было. Я всего лишь приемная мать. Я позвонила ее врачу почти четыре часа назад. И тогда же в полицию. Вот и подумала, что вы кто-то из них.
И тут Ричер увидел мужчину, который спускался по широкой лестнице, держась за перила и шаркая ногами от усталости. Он был в парадном костюме, если не считать шлепанцев из бордовой замши. Добравшись до конца лестницы, мужчина выпрямил спину и спросил: