– Ляля, дай мне войти!
Ну, подожди, приговаривала Ляля, глядя умильно и умоляюще,
сначала поговори со мной! Где ты была так долго!? Я тебя прямо заждалась! Вот
смотри, я сейчас брякнусь на спину, а ты почеши меня немножко, пожалуйста, а?
Прямо тут, на крылечке! Пока тебя никто не отвлек! Ты меня будешь чесать, а я
тебе расскажу, как я жила весь этот длинный день! Ты же была на работе и
наверняка очень соскучилась по своей собаке и думала о ней каждую минуту! Да?
Да? Да?
Розовый язык такой длины, что было совершенно непонятно, как
он помещается даже внутри такой гигантской пасти, высунулся, Ляля прицелилась
хорошенько и…
– Ляля! Нельзя! Ты же знаешь, что я этого не люблю!
– Мам, ты чего орешь?
– Если бы хоть кто-нибудь вышел и помог мне с сумками, я бы
не орала!
Тёма перехватил у нее пакеты. Он что-то жевал, был босиком и
в одной майке, а на улице острый весенний морозец.
– Тёма, немедленно иди в дом! Ляля, на место!
– Дай сумки-то!
Ляля в это время прилегла на передние лапы, шевельнула
задом, приготовляясь, и скакнула на Тату. Но Тата была готова. Одновременно с
Лялей она прыгнула в сторону, и могучая, литая, вся состоящая из мышц туша
приземлилась на пол. Веранда затрещала и, кажется, заходила ходуном.
Пока Ляля с горестным недоумением оглядывалась и соображала,
почему у нее не получилось обнять хозяйку и изо всех сил прижать ее к своей
любящей груди, Тате удалось заскочить в дом.
Следом, толкаясь, влетели Тёма с Лялей.
– Тата, почему ты так поздно?! Ты же еще днем сказала, что
выезжаешь!
– Меня с работы не отпустили, мама, – соврала Тата, а Ляля
забежала сбоку и опять лизнула ее в лицо. Розовый горячий язык прошелся по всей
хозяйкиной физиономии, от уха до уха.
Ну и на том спасибо. Обнять не удалось, так хоть вылизать!
По крайней мере, теперь будет пахнуть хорошо, а то несет невесть чем – духами,
сигаретами, гадость какая!
На пороге огромной кухни, переделанной из трех комнат
старого дома, показалась бабушка в лиловом брючном костюме, с накрашенными
губами и мундштучком. В мундштучке дымилась пахитоска.
Мать тут же сделала недовольное лицо и помахала рукой,
разгоняя бабушкин дым.
– Тата, собака совершенно распустилась! Зачем ты разрешаешь
ей лизаться?!
– Я не разрешаю, – буркнула Тата.
– Я прочитала в газете, что собаки – разносчики всех
болезней! То есть нет такой болезни, которую не разносили бы собаки! А она у
вас валяется, где хочет, да еще лижется! Немедленно ступай умываться! Иначе я
не стану с тобой здороваться.
– Мама, когда вы приехали?
– Давно, – сказала мать и дернула плечом.
Из этого следовало, что, как всегда, ее бросили одну,
наедине с ведром куличей и кучей детей, как будто она не человек, а прислуга, и
никто не обращает на нее внимания, и помощи ни от кого не дождешься.
– Я тебе сейчас помогу, – заспешила Тата. – Ты тесто уже
поставила?
Мать ничего не ответила. Значит, не просто обижена, а
обижена всерьез.
Сейчас придется умолять, упрашивать, каяться, так или иначе
мириться, ибо не помирившись, нельзя печь куличи!..
– Бабушка, а ты?
– Я?! Разумеется, я не разрешаю вашей собаке на меня прыгать
и тем более лизать! Я читаю газеты и знаю…
– Да я не о собаке! Ты когда приехала и кто тебя привез?
– Я приехала полчаса назад, – отчеканила бабушка. – Меня
привез Володя. Вот образцовая семья. Никаких собак. Никаких болезней. Дети
учатся во французской спецшколе, и еще к ним ходит преподаватель китайского
языка. И Володя, между прочим, не пропадает в командировках.
– Мама, – торопливо вмешался Тёма, – у нас сочинение по
Чехову. Рассказ называется «Студент». Я нич-чего не понял! Давай ты прочтешь и
напишешь! То есть мы вместе напишем, я хотел сказать.
– О господи, – пробормотала Тата.
– Тата, я не могу найти формы! Где формы для куличей?
– Мама, зачем тебе формы, если ты еще не ставила тесто?
– Я хочу их помыть. Заранее. И откуда ты знаешь, что я не
ставила тесто?
Тата, на ходу засовывая ноги в шлепанцы, подбородком
показала на стол.
– Ничего нет, – сказала она и принялась выгружать из пакетов
еду в холодильник. – Ни муки, ни кастрюль, ничего. Если бы ты уже поставила
тесто, все вокруг было бы в муке и грязной посуде!
– Подумаешь, какая дедукция!
– Мам, можно я Ляльке на голову шапку надену?
Младший сын Тюпа показался из-за диванной спинки и опять
пропал за ней, залег в засаду. Телевизор работал на спортивном канале. Тюпа
признавал только мультики и спорт.
– Зачем Ляле шапку?!
– Бабушка Таня, – так ее дети называли прабабушку, чтобы
легче было разбираться, где просто бабушка, а где «пра», – сказала, что уши
нужно беречь, а то они застынут и будет мутит! А собака ходит без шапки!
– Какой… мутит?!
– Это такая болезнь ухов, – охотно пояснил Тюпа и опять
показался из-за дивана. Тата наконец сообразила, почему он не вышел ее
встречать.
Там, за диваном, он ел шоколад, что было ему категорически
запрещено, ввиду сильной аллергии.
Тюпа ел шоколад, прячась за спинку дивана, и рот у него был перемазан,
и руки, и даже волосы немного. Тюпа всегда все делал с увлечением – ел, спал,
читал, пачкался!..
В этом он был похож на своего отца, который нынче пропадает
в командировках.
– Болезнь ушей называется отит, – отчеканила Таня. – Шоколад
тебе нельзя! Ты что, этого не знаешь!? Завтра будешь весь чесаться! Мама, кто
привез ему шоколад?!
– Я привезла, – объявила бабушка откуда-то из глубины дома.
– Ну и что?
– У него аллергия!
– Такой болезни не существует, – твердо сказала бабушка. –
Это все выдумки. Существует только неправильное питание и родительская
безалаберность!
Тата, покопавшись в специальном «аптечном» ящике стола,
сунула Тюпе таблетку от аллергии и стакан с водой, а недоеденную плитку
отобрала.
Тюпа заныл, и Ляля немедленно взгромоздилась к нему на диван
– утешать.
– Тата, прогони собаку! Собака и ребенок не могут сидеть на
одном диване! У нее глисты, и у него тоже будут глисты!
Тата рассеянно доела надкушенную, теплую, подтаявшую Тюпину
плитку.