Змей в Эссексе - читать онлайн книгу. Автор: Сара Перри cтр.№ 53

— Он-то ей нужен для коллекции. — Марта отрывала виноградины от кисти и катала по столу. — Вот и все. Ее бы воля, она бы посадила его в стеклянную банку, надписала все части тела по-латыни да поставила на полку.

— Я бы его убил, если бы мог, — заявил Люк и сам ужаснулся этому признанию, когда заметил, что согнул большой и указательный палец, точно держал скальпель. — Она отдаляется от меня…

Марта и Люк уставились друг на друга, чувствуя, что их взаимная неприязнь отступает и воздух напитан страстью, которой не суждено найти удовлетворение. Даже в сумрачной комнате было заметно, как потемнели глаза хирурга. Он смотрел, как Марта подняла руки, поправила волосы, как натянулось зеленое платье по шву под мышкой. Люк двинулся к ней, но она повернулась к лестнице и протянула ему руку:

— Пойдемте со мной. Пойдемте же наверх.

Окна в ее комнате были открыты, и на стене лежала бледная тень.

— Может быть кровь, — предупредила Марта, и Люк ответил:

— И пусть, так даже лучше.

Он целовал Корины губы, а Марта направляла Корину руку туда, куда ей хотелось. Каждый из них был всего лишь заменой; они взяли друг друга взаймы, точно чужое пальто.

В доме на другом конце луга, в тени шпиля церкви Всех Святых, Джоанна заснула в тапочках, а Стелла дремала, положив голову на новую голубую подушку. Уилл в одиночку шел к болоту; в душе его кипел гнев. Муки вожделения прежде были ему незнакомы: он женился на Стелле рано и счастливо, желания их были невинны, и утолить их было легко. Он сознавал, что любит Кору, он сразу же это понял, но и это его не пугало: он любил бы ее ничуть не меньше, будь она мальчиком или величественной престарелой вдовой, и так же любовался бы ее серыми глазами. Он превосходно знал Библию и помнил разные названия разных видов любви, он читал послание апостола Павла церквям и эту духовную любовь связывал с именем Коры: «Благодарю Бога моего при всяком воспоминании о вас». ^[38]

Но что-то переменилось в теплой комнате, где так остро пахло морем и в каждом углу стоял букет роз. Он положил руку ей на талию, увидел, как двигается ее горло, когда она говорит, — это ли послужило причиной, а может, то, как соскользнул шарф с ее плеча, и он заметил шрам, и гадал, было ли ей больно, и как так получилось, и беспокоил ли ее шрам? Он вспоминал, как забрал в горсть ткань ее платья, как зашуршала та под его пальцами, как Кора бросила на него долгий спокойный взгляд. Что, если она испугалась его, подумал преподобный, но нет, не от страха потемнели ее глаза, в них мелькнул вызов — или, быть может, радость? кажется, она улыбнулась?

Он вышел к устью реки. Уилл не знал, что делать со своим вожделением, но понимал одно: домой, к жене, возвращаться с этим недопустимо, стоит ему прикоснуться к ней — и впервые в жизни маленькая хрупкая Стелла не вызовет в нем желания. Ему хотелось борьбы, и это его страшило. Он подошел к кромке воды и быстрыми движениями избавился от соблазна, излился на черную топь, по-собачьи взлаяв от наслаждения.

Далеко за полночь, когда год уже неспешно перевалил за середину, Фрэнсис Сиборн вышел из дома. В левый карман он положил серебряную вилку с развалин в Колчестере, в правый — серый камень с дыркой, в которую пролезал его мизинец. Кора лежала у себя наверху, прижав ладонь к шраму на ключице, и мечтала, чтобы та боль вернулась; где-то в другой комнате оторвались друг от друга Люк и Марта. Никому бы и в голову не пришло поинтересоваться, где же Фрэнки; если взрослые и думали о нем, то чувствовали сперва смущение, а после удовлетворение от того, что этот загадочный ребенок способен сам себя занять.

Никто ни разу не попытался доискаться причин, по которым Фрэнки бродил по ночам, считалось, что это очередная его странность. И что уж тут удивляться, если непонятный ребенок не переносит чужого общества, но появляется ночью на пороге спальни. Если бы Фрэнки спросили, почему он так поступает, он ответил бы, что пытается понять, как устроен мир. Почему, например, когда кэб едет, колеса у него крутятся совсем в другую сторону? Почему не слышишь, как падает какой-то предмет, пока не увидишь, как он коснулся земли? Почему поднимаешь правую руку, а отражение в зеркале — левую? Он наблюдал за мамой с ее грязью и камнями и не чувствовал связи между собственными и ее поисками. Она смотрела вниз, он — вверх. Помощи от нее ждать не приходилось. Из всех знакомых мужчин и женщин Фрэнки терпел лишь Стеллу Рэнсом. Он видел, как она собирала голубые камешки и цветы, и считал, что они с ней понимают друг друга. Видел он и слишком яркий цвет ее глаз и удивлялся, почему никто и словом не обмолвится об этом. Но ведь это так похоже на людей — смотреть и не замечать.

Он шагал дальше под параллельно лежавшими тенями от луны и гадал, отчего это они так легли. Суматошный вечер его растревожил, он внимательно наблюдал, но не обнаружил ни смысла, ни порядка в том, что видел, а здесь, на ночной дороге, его ждали более простые загадки. Мальчик решил прогуляться к Блэкуотеру и своими глазами взглянуть на то, что таилось в реке. В самом деле, что за несправедливость: все дети в Олдуинтере видели чудовище, а он — нет, даже во сне. Фрэнки пересек луг, прошел под Дубом изменника и направился на восток. Вокруг шептались и жгли костры, чтобы отогнать духов, которые блуждали по сей день. Кто-то играл на скрипке; мимо прошли две девочки в белом; на изгороди сидел соловей. Наконец Фрэнсис выбрался на Высокую улицу, луг скрылся из виду, и гул его смолк; пахло древесным дымом, слева кто-то взвизгнул от удовольствия, но вскоре все затихло, словно он остался один во всем мире.

Он дошел до соляного болота, с которого был виден Край Света, надеясь отыскать место, где приколота к небу Полярная звезда, или увидеть, как луна источает неверный свет, но вместо этого обнаружил черное полотно с нашитой на него ярко-голубой сетью, как будто смотрел не на купол небес, а на озерную гладь, по которой бежала солнечная рябь. С севера на юг над бледным горизонтом протянулись тонкие полосы голубого света, небо между ними казалось чернильным. Время от времени яркие полосы смыкались и ширились, точно их колыхал тихий ветерок. Казалось, эти полосы излучают собственный, а не заимствованный свет, как залитые солнцем белые облака, в небе словно пылало множество тонких неподвижных молний, горело таинственным голубым светом. Фрэнсис окаменел от восторга. Его вдруг охватило такое блаженство, что он невольно рассмеялся и сам испугался этой необъяснимой радости.

Он напряженно всматривался в небо, изо всех сил вытягивая шею, так что наутро мать удивлялась, отчего он так странно держит голову, как вдруг заметил, что на солончаках что-то шевельнулось. От голубого сияния ночь была чуть светлее обычного, и на маслянисто-черной глади реки плясали голубые огоньки. Между кромкой воды и берегом, неподалеку от остова Левиафана, шевельнулась куча тряпок. Раздался еле слышный звук, точно захрапело какое-то животное, куча сдвинулась, вытянулась в грязи и замерла.

Фрэнсиса охватило любопытство. Если это и есть чудовище, которое живет в Блэкуотере, подумал он, то беднягу остается лишь утопить из жалости. Храп на мгновение смолк, куча сдвинулась к Левиафану. Потом храп раздался снова, но на этот раз его прервал явственный кашель и долгий вздох.