Устюжанинов подивился смелости ландскнехта: такие разговоры в присутствии английских солдат было вести опасно.
Как ни странно, новая воинская форма, которую получил Устюжанинов, родила в нем некую уверенность: а ведь в окошке может завиднеться свет, а там, глядишь, и вся эта дурная катавасия закончится. Скорее бы. Он, не поднимая головы, исподлобья, огляделся.
Отсюда, с этого вонючего берега, где английских солдат было больше, чем деревьев в ближайших лесах, убежать было невозможно – любая попытка граничила бы с безумием, более того, беглеца могли застрелить прежде, чем он доберется до воды – чтобы другим было неповадно даже думать о побеге. Устюжанинов вздохнул.
– Что, молодой человек, подумываете о побеге? – неожиданно услышал он вопрос – спрашивал седоусый сосед, который проверял внутренние стельки у только что выданных ботфортов – не вылезет ли что-нибудь похожее на гвоздь?
Устюжанинов не ответил, только приподнял неопределенном движении одно плечо.
– Правильно делаете, что не отвечаете, в нашей среде есть провокаторы.
– Я даже знаю, кто, – сказал Устюжанинов.
Сосед повернулся к нему и протянул руку:
– Я тоже знаю. Меня зовут Артур. Артур Дешанель.
Устюжанинов пожал руку, назвался сам и спросил:
– Француз?
– Наполовину. Вторая половина – голландские корни. Но можете считать французом. А вы кто?
– Русский.
– Ба-ба-ба! – изумился Дешанель. – Далеко же вас утащило течение, чтобы вы угодили в эти лапы. Такое удовольствие можно было бы найти и поближе.
– Можно, да только не получилось, – Устюжанинов печально покачал головой: – назад уже ничего не вернуть.
Француз ухмыльнулся весело – печалиться он не собирался, на длинном загорелом лице его залихватски встопорщились усы.
– А назад и не надо, – сказал он, – мы пойдем вперед и только вперед. В конце концов войдем в ту же реку, только в другом месте.
Это тоже устраивало Устюжанинова.
Как свидетельствовали историки, набранных нечестным путем ландскнехтов погрузили в английские транспорты там же, в Миндене, сообщили, что теперь они являются солдатами английского короля Георга Третьего, снова усилили охрану и отправили в дальнее плавание.
Набили ландскнехтов в трюмы, как сельдей в бочки – не то, чтобы повернуться, даже дышать было нельзя, спертый вонючий воздух давил на глотки, душил и вышибал слезы.
Через некоторое время несчастные люди услышали, что за бортом шипит по-змеиному вода, плещется дробно, колотится в обшивку. Так может вести себя только большая вода. Устюжанинов понял, что они уже находятся в открытом море и плывут в Новый Свет.
Честно говоря, Устюжанинов до последней минуты не верил, что их повезут в Америку, – не хотелось верить, теплилась надежда, что этого не будет, – но, увы, именно это и было.
Караван вышел в море большой, всего более семидесяти плавающих единиц. Здесь, кроме транспортов, набитых ландскнехтами, были и торговые суда, и суда охранения, и боевые корабли, способные нападать и разносить в щепки целые города. Караван был хорошо вооружен, и горе ожидало того, кто попробовал бы встать на его пути: любого воинственного капера, имеющего в своем подчинении пятидесятипушечный фрегат, ожидала одна дорога – на дно.
А случаи, когда американские каперы нападали на английские караваны, были зафиксированы уже несколько раз.
Плавание было тяжелым. Ландскнехты, не привыкшие к морю, к качке, почти не вылезали из трюма, их выворачивало наизнанку; то на одном транспорте, то на другом поднимали скорбный морской флаг «У нас покойник».
Мертвых заворачивали в саван – обычную, исходившую свое холстину, к ногам привязывали что-нибудь потяжелее и сбрасывали за борт, в воду. У этих мертвецов не было могил, поклониться им было нельзя, только штурманы отмечали на картах, в какой части океана ушел на дно скорбный груз.
Плавание из Старого Света в Новый заняло без малого пять недель, кормили ландскнехтов скудно – в основном солониной, в которой часто попадались черви.
Как написал один из историков, «лишь по воскресеньям ландскнехтам выдавали пудинг, приготовленный из затхлой муки на бараньем сале». Хлеб был таким черствым и червивым, что его можно было вместо ядер забивать в пушечные жерла.
«Вода, пропитанная серой, была сильно испорчена, – писал дальше историк-очевидец. – Когда на палубе вскрывали очередную бочку, распространялось такое зловоние, что люди, стоявшие поблизости, зажимали носы…»
В общем, путешествие ландскнехтов назвать увлекательным было нельзя.
Но все когда-нибудь кончается. Прибыли они в бухту Галифакс, прикрытую большим высоким островом, на котором были установлены пушки. Стены форта были сложены из толстых бревен и камней, дома, чтобы при обстрелах были целее их крыши, пугливо прижимались к земле, кое-где курился древесный белый дым, на берегу было холодно, с моря дул пронизывающий ветер, прошибал насквозь любую плотную одежду, – здешняя жизнь была суровой и радостей обитателям форта приносила мало.
Полк Гуго фон Манштейна разбил палатки на берегу залива, проковырялись с ними до поздней ночи, спать ландскнехты завалились на пустой желудок – голодные, злые; черноволосый здоровяк с квадратной нижней челюстью даже зубами защелкал по-волчьи.
Но делать было нечего – не будешь же жевать собственный патронташ или голенища кожаных сапог, случайно забытых соседом у входа в палатку… Пощелкал черноволосый зубами впустую, затем подсунул под голову ранец и захрапел так, что у палатки запрядали бока – чуть-чуть ее не снесло. В конюшне он так, во всяком случае, не храпел.
Проснулся Устюжанинов с ощущением, что полоса невезения должна скоро кончиться. Правда, пройдет она через другую полосу – войны, многие из тех, кто находится рядом с ним, одолеть ее не сумеют, останутся лежать в воронках, вырытых пушечными ядрами.
Главная задача – выжить и вырваться из этой молотилки.
Через два дня Манштейн в раннюю рань, когда за стенами форта, в крохотных двориках, еще не начинали орать ранние петухи, примчался в лагерь ландскнехтов.
– По-олк, подымайся! – что было силы проорал он. – Пора послужить верой и правдой его величеству королю Георгу Третьему!
В палатках нехотя зашевелились ландскнехты. Просыпаться и подниматься на ноги, чтобы служить чужому королю, они не очень-то желали, люди шевелились, но не вставали, Манштейн похлопал немного локтями по бокам, будто курица и неожиданно нервно завизжал:
– Капралы! Где вы есть, чер-рт побери?
Несколько минут прошло, прежде чем появились сонные капралы со своими неизменными палками, послышались тупые удары, ругань, кто-то взвыл от боли. В конце концов полк был разбужен и поднят на ноги.
Темное небо было рябым, солнце появляться, чтобы оживить скудную природу, даже не думало – не было у светила такой задачи, король Георг не поставил, – дул сырой резкий ветер.