В считанные минуты первое робкое движение превратилось в стремительный бег массы обезумевших людей. Задние ряды напирали на передних с такой силой, что те падали, и их затаптывали насмерть. Точное количество жертв катастрофы неизвестно, но оно насчитывало тысячи
[164].
Утреннее майское солнце равнодушно взирало на сцену ужасного побоища.
Власти вконец потеряли голову. И напрасно теряли время. В конце концов было решено не направлять срочной депеши в Кремлевский дворец. Со всей Москвы пригнали фургоны и телеги, чтобы отвезти раненых в больницы, а убитых – в покойницкие.
– Московские власти действовали неумело, как, впрочем, и чиновники двора. Наши кареты были заказаны слишком рано. Утро выдалось великолепное. Помню, как нам было весело, когда мы выехали за ворота города, и каким непродолжительным было наше веселье.
Ольга и ее спутники увидели, что навстречу им приближается вереница повозок. Сверху они были покрыты кусками брезента, и можно было видеть много покачивающихся рук.
– Сначала я было подумала, что люди машут нам руками, – продолжала великая княгиня. – Вдруг сердце у меня остановилось. Мне стало дурно. Однако я продолжала смотреть на повозки. Они везли мертвецов – изуродованных до неузнаваемости.
Катастрофа привела москвичей в уныние. Она имела много последствий. Враги царской власти использовали ее в целях пропаганды. Во всем винили полицию. Винили также администрацию больниц и городскую управу.
– Многие разногласия, существовавшие среди членов императорской фамилии, стали достоянием гласности. Молодые великие князья, в частности Сандро, муж моей сестры Ксении, возложили вину за случившуюся трагедию на дядю Сержа, военного губернатора Москвы. Мне казалось, что мои кузены были к нему несправедливы. Более того, дядя Серж сам был в таком отчаянии и готов был тотчас же подать в отставку. Однако Ники не принял его отставки. Своими попытками свалить вину на одного лишь человека, да еще своего же сородича, мои кузены, по существу, поставили под удар все семейство, причем именно тогда, когда необходимо было единство. После того как Ники отказался отправить в отставку дядю Сержа, они набросились на него.
Русские социалисты, укрывшиеся в то время в Швейцарии, обвинили императора в равнодушии к страданиям своих подданных, поскольку вечером того же дня государь и императрица отправились на бал, который давал французский посол маркиз де Монтебелло.
– Я знаю наверняка, что ни один из них не хотел идти к маркизу. Сделано это было лишь под мощным нажимом со стороны его советников. Дело в том, что французское правительство истратило огромные средства на прием и приложило много трудов. Из Версаля и Фонтенебло привезли для украшения бала бесценные гобелены и серебряную посуду. С юга Франции доставили сто тысяч роз. Министры Ники настаивали на том, чтобы императорская чета отправилась на прием, чтобы выразить свои дружественные чувства по отношению к Франции. Я знаю, что Ники и Аликс весь день посещали раненых в больницах. Так же поступили Мама, тетя Элла
[165], жена дяди Сержа, а также несколько других дам. Много ли людей знает или желает знать, что Ники потратил многие тысячи рублей в качестве пособий семьям убитых и пострадавших в Ходынской катастрофе? Позднее я узнала от него, что сделать это было в то время нелегко: он не желал обременять государственное казначейство и оплатил все расходы по проведению коронационных торжеств из собственных средств. Сделал он это так ненавязчиво, незаметно, что никто из нас – за исключением, разумеется, Аликс – не знал об этом.
– Вы долго оставались в Москве? – спросил я.
– Ну, что вы! Все чужеземные гости разъехались по домам. Ники и Аликс отправились в одну из первых своих поездок по стране.
* * *
Молодой император часто приезжал в Гатчину из Царского Села, и иногда мне разрешали поехать вместе с ним, чтобы повидать Аликс. То и дело в Гатчину приезжала графиня Воронцова, сообщавшая Мама о том, что общество недовольно высокомерием Аликс. Я полагала, что все это было неправдой. Здоровье Аликс становилось все хуже. Сердце у нее начало сдавать. Она страдала от приступов ишиаса. Беременности у нее проходили трудно…
* * *
Последним ярким штрихом в живописной истории Зимнего дворца стал знаменитый исторический бал в январе 1903 года. Год спустя началась война с Японией, за которой последовали годы смуты. Окна Зимнего дворца закрыли ставнями. В залы его больше не привозили огромное количество цветов. Под искусно расписанными сводами не звучала танцевальная музыка. Но тот январский вечер 1903 года навсегда врезался в память великой княгине.
– Все мы пришли на бал в одеждах семнадцатого века. На Ники было облачение Алексея Михайловича, второго царя из династии Романовых. Оно было малинового цвета, расшито золотом и серебром. Некоторые предметы убранства были специально доставлены из Кремля. Аликс выглядела просто умопомрачительно. Она была в одежде царицы Марии Милославской, первой супруги царя Алексея Михайловича. На ней был сарафан из золотой парчи, украшенный изумрудами и серебряным шитьем, а серьги оказались такими тяжелыми, что Аликс не могла нагнуть голову.
Тот бал-маскарад был прекрасной лебединой песней. Гости императора, которые танцевали в тот вечер старинные русские танцы, еще не знали, что после того, как прозвучали последние аккорды оркестра, опустился невидимый занавес. Больше в Зимнем дворце балов-маскарадов не устраивалось. Неприятный инцидент, происшедший во время бала в 1903 году, можно было рассматривать как своего рода зловещий знак.
* * *
С 1904 по 1906 год Ольга виделась с державным братом и императрицей почти каждый день. Поскольку принц Петр получил под свое начало полк, расквартированный в Царском Селе, чета Ольденбургских
[166] переехала туда из Петербурга. К тому времени как император, так и государыня перестали часто бывать в свете. В Санкт-Петербурге образовалась партия, возглавляемая великой княгиней Марией Павловной, которая подвергала критике молодую императрицу за все, что та делала или не делала, и постепенно императорская семья обособилась от всех. Ольга стала одним из доверенных лиц царской семьи.
– Для меня было такой радостью находиться среди них. Их любовь друг к другу служила для меня источником вдохновения, и я любила своих четырех племянниц. Мне кажется, что маленькая Анастасия, тогда еще совсем младенец, была всегда моей любимицей. Им со своими нянями не повезло так, как мне с моею Нана. Сперва там хозяйничала «Орчи», которую королева Виктория направила в Дармштадт, чтобы нянчить Аликс. Она последовала за Аликс и в Россию. Она была чрезвычайно властолюбива и в конце концов уехала из дворца. После этого там воцарился полный хаос. Няня моей племянницы Ольги была кошмарной женщиной – любила приложиться к бутылке. Однажды ее застали в постели с казаком и тотчас уволили. Потом я помню мисс Игер, няню Марии, которая была помешана на политике и постоянно обсуждала дело Дрейфуса. Как-то раз, забыв о том, что Мария находится в ванне, она принялась за его обсуждение с одной из своих знакомых. Мария, голенькая, с нее ручьями лилась вода, выбралась из ванны и принялась бегать взад и вперед по коридору дворца. К счастью, в этот момент появилась я. Подняв ее на руки, я отнесла девочку к мисс Игер, которая все еще говорила о Дрейфусе.