Двуликий Янус. Спорт как социальный феномен. Сущность и онтологические основания - читать онлайн книгу. Автор: Алексей Передельский cтр.№ 55

Движение истории, процесс порождения коммунизма и ликвидация отчуждения исследуются Марксом в основном экономически, через призму частной собственности. Но постоянно подразумевается более широкий спектр анализа. «Религия, семья, государство, право, мораль, наука, искусство и т. д. суть лишь особые виды производства и подчиняются его всеобщему закону. Поэтому положительное упразднение частной собственности, как утверждение человеческой жизни, есть положительное упразднение всякого отчуждения, то есть возвращение человека из религии, семьи, государства и т. д. к своему человеческому, то есть общественному бытию» [Маркс К., Энгельс Ф. Соч. – 2-е изд. – Т. 42. – С. 117].

Воспользуемся этой мыслью и вновь обратимся к церкви как к религиозно-политической форме отчуждения. Говоря о церкви, как о политической форме религиозного комплекса, мы фактически имеем в виду период господства феодального землевладения и основанного на нем политического господства церкви. Грубый коммунизм – это общество, в котором религия, лишившись церковной (то есть политической) формы, превращается во всеобщую религию, основанную на частной собственности, ставшей признанной всеобщностью. А если вспомнить, что Маркс говорит о капитале, как о завершенном развитии частной собственности, то можно предположить, что всеобщая неполитическая религия характерна для развитого (чистого) капитализма.

Вопрос в том, может ли в реальности существовать чистый экономический капитализм без своего концентрированного, то есть политического выражения в принципе или это очередная, близкая к утопии теоретическая идеализация. Вопрос также в том, насколько спорт способен и предрасположен занять вакансию всеобщей «неполитической» религии.

Итак, под грубым коммунизмом Маркс, на наш взгляд, подразумевает крайнее развитие капитализма, при котором он уже перестает быть обществом, отягощенным политическими формами институтов частной собственности, государства, церкви и т. д. Такой капитализм олицетворяет власть богатства, капитала, который в силу своего космополитического характера в общих чертах уничтожает (или подминает под себя) политическую власть, основанную на существовании государственных единиц.

Заметим, что подмять под себя – это одно, а уничтожить – совсем другое. Зачем уничтожать и создавать новое, если можно подмять и использовать в своих интересах? Тем более, что «свято место пусто не бывает». Уничтожив государство, капитал тотчас же встал бы перед острой проблемой создания эквивалентного или ещё более мощного функционального органа социального управления, аппарата, концентрирующего в себе всю полноту власти в интересах того же капитала. Другое дело – подавить конкурентоспособность государства в борьбе за верховную власть в обществе. Вот чем небезуспешно занимается транснациональный капитал, не имеющий отечества, национальности, гражданства.

Как государству нужна покорная церковь, так и капиталу требуется покорное государство. Современный мировой опыт показывает, что на сегодняшний день вопрос об уничтожении государства перед капиталом не стоит, а стоит вопрос о полном подчинении первого второму. И, нужно признать, решается данный вопрос весьма и весьма эффективно как экономическими, политическими, так и религиозными методами. А в ХХ в. перечень эффективных механизмов пополняет ещё и спорт. Недаром ведущие западные философы спорта, рассматривая проблему отчуждения, пытаются доказать, что в спорте нет отчуждения в традиционном понимании [см.: Ленк Г., 1972].

Коммунизм политического характера – демократический или деспотический, а также коммунизм с упразднением государства вообще – это дальнейшие стадии ликвидации отчуждения, а следовательно, и религиозного отчуждения. Здесь религия Бога перерождается в религию человека, о чем писал ещё Фейербах. Культ человека есть ещё не действительное, но уже мыслимое возвращение человека к самому себе. Происходит гуманизация религии.

Процесс лишения церкви какого-либо политического выражения, какой-либо политической власти, начатый при грубом коммунизме, достигает кульминации.

Сама церковь только как организационная, неполитическая форма религиозного комплекса, может быть, остаётся, но превращается из оформления религии Бога в оформление религии человека. Не в этом ли, кстати, состоит суть идеологического противопоставления христианской церкви и олимпизма, предложенного Пьером де Кубертеном?

Такое атавистическое существование церкви объясняется опять же тем, что на второй и третьей стадиях развития коммунизма человек ещё, по мысли Маркса, не постиг человеческой природы потребности, он ещё не умеет вернуть себе свою сущность до конца и непосредственно и потому делает это через религию. Или через спорт?

На стадии же коммунизма подлинного как положительного упразднения частной собственности человек полностью ликвидирует религию церковную и внецерковную как посредника между собой и своей сущностью. Человек возвращается к себе и для себя непосредственно, заменяя религию атеизмом. «Коммунизм сразу же начинает с атеизма… атеизм же на первых порах далеко ещё не есть коммунизм; ведь и тот атеизм, с которого начинает коммунизм, есть ещё преимущественно абстракция», – пишет Маркс, желая подчеркнуть сложность и постепенность процесса ослабления религии и усиления атеизма [там же].

Желая подчеркнуть то же самое, мы бы, как уже отмечалось выше, не торопились с признанием реальности замены церковной и внецерковной религии атеистическими убеждениями для огромного большинства представителей современного социума. По крайней мере, следует говорить о явной и реальной неодновременности, временном сдвиге, задержке «отрицания» или «снятия» внецерковной религиозности по сравнению с религиозностью церковного образца. Скорее всего не атеизм «снимает» церковность, а внецерковные формы вновь и вновь подтачивают и отодвигают на второй план ставшую традиционной церковь. Данный процесс «от и до» направляется и регулируется политикой, а политическая динамика, в свою очередь, определяется нарастанием процесса отчуждения под эгидой капитала, что, в нашем понимании, равноценно росту современной цивилизации, выступающей диалектическим снятием общечеловеческой культуры.

И, наконец, чтобы всё расставить по своим местам, необходимо напомнить, что в экономическо-философских рукописях 1844 г. Маркс оценивает коммунизм как перспективу ближайшую, а социализм – отдаленную. «Коммунизм есть необходимая форма и энергетический принцип ближайшего будущего, но как таковой коммунизм не есть цель человеческого развития, форма человеческого общества» [там же; с. 127].

Эта существенная поправка проясняет утверждение Маркса о том, что для социалистического человека, для которого реальность человека и природы приобретает практический, наглядный характер, атеизм как отрицание существа, стоящего над природой и людьми, не будет иметь больше никакого смысла [см. там же].

А вот эта мысль для нас крайне интересна по причине своей неоднозначности. По Марксу получается, что атеизм связан не с отрицанием религии вообще, а лишь с отрицанием наиболее развитых форм религиозности, в которых есть представление о Боге, причём Боге монотеистичной религии. Однако, как уже неоднократно упоминалось, религия – это не столько мировоззренческие представления о божестве или божествах, сколько вера в сверхъестественный фактор вообще. К чему выделять и противопоставлять такие «тонкие» моменты? Если мы верно понимаем Маркса, то в указанном отрывке он неявно допускает самые различные рассуждения об антропоморфной религии, о религиозном чувстве к святому предмету, о возможности некой светской религии. Лишь бы речь не шла о теологии или даже ещё уже – о христианстве. В такой трактовке атеизм Маркса прекрасно согласуется и с концепцией Людвига Фейербаха, и с другими подходами, использующими расширительное понятие религии как освященной или священной традиции, как основанного на вере чувства, убеждения, отношения.