Жаба только обиженно мигнула и продолжила беседу с Георгом.
– Я ей говорю: «Не ходи дотуда». Да разве ж ее отговоришь. А добрая дивчина, жалостливая. Старушку шоколадкой угостила.
Драбаруха принялась переводить взгляд выпуклых оранжевых глаз с Георга на О. и обратно.
– Что-нибудь сладкое, – произнес инструктор тем краем рта, который был ближе к лейтенанту.
Тот обшарил карманы и извлек пачку жвачки. Жаба одним движением длинного языка прибрала в рот пачку, глотнула и недоуменно замерла.
– Это не еда, – О. почувствовал себя виноватым. – Это жевательная резинка. Ее жевать нужно. Понемножку.
Драбаруха окончательно расстроилась и максимально отвернулась от лейтенанта.
– Двое ее уволокли, – сообщила она Георгу. – Один такой… всякий. То он такой, то эдакий.
– Хамелеон… А второй?
Жаба прерывисто вздохнула.
– Мигель. Я его Михасем кличу. Из бывших. В наемники подался, болезный…
– Нашел! – радостно закричал О. – Вот, возьмите, это «Чупа-чупс». Почти нетронутый. Его и сосать можно, и сразу есть.
Драбаруха с подозрением осмотрела леденец, который О. предусмотрительно развернул, и отправила «Чупа-чупс» за щеку. От этого речь ее стала менее внятной, зато морда немного повеселела.
– Там ее словили… чмок… – чудо-жаба мотнула головой в сторону ближайшего подъезда, – и в подпол… чмок… поволокли… воть…
– Подвал под домом, – Георг взмахнул костылем. – Лейтенант, ищите вход в подвал!
– Чмок, – сказала Драбаруха. – Не треба вам туда. Идите сразу… – она показала палочкой леденца в сторону, – …туда. За два квартала, где три люка во дворе, ведаешь? Ну вот… чмок… дотуда они девку вашу под землей доволокли. А куда потом – не видела, больно шибко бежали.
– Спасибо, матушка! – сказал Георг. – Вот бы все кошмары такими были!
– Тогда бы… чмок… ты и до меня добрался бы, – резонно возразила жаба и зарылась в песок.
– Кошмары, значит… – пробормотал лейтенант О., заводя мотоцикл. – То-то я смотрю, не пахнет ничем.
Георг похлопал напарника по плечу – рукой, не костылем.
– Лейтенант. По всему выходит, что Мари пока жива. Но если ты не перестанешь тормозить, ее непременно съедят.
– …меня непременно съедят, – завершила Мари.
– Это печально, – согласился наемник, – но у меня свои проблемы.
– Да, – согласилась девушка. – Вас никто не боится, поэтому вы пошли в наемники. Хотите об этом поговорить?
Курсантка никогда не думала, что это так неприятно – когда тебя рассматривает забрало.
– М-м-м… – наконец сказал Черный рьщарь. – Контракт не поощряет задушевные разговоры с объектом.
– Но ведь и не запрещает?
Ужас почесал шлем.
– Очень неприятный звук, – сказала Мари, – можете использовать для запугивания.
– Вы полагаете? – в глухом голосе Наемника послышалась надежда. – У меня есть шанс снова стать страшным?
– Уверена. И не обязательно для этого обливаться слизью. Мигель, попробуйте… э-э-э… энергичней работать голосом. Он у вас достаточно… впечатляющий.
– У-у-у! – взвыл рьщарь.
Мари прыснула. В другой ситуации девушка из вежливости сдержалась бы, но сейчас она не могла отказать себе в удовольствии испытать еще какое-нибудь чувство, кроме отчаяния.
– Извините, – сказала она, – так не годится. Так похоже на неисправность в водопроводе. Попытайтесь сказать что-то шепотом.
Наемник пожал латами.
– Шепотом? Странная идея. Я всегда считал, что ужас внушает громовой голос! Громовой голос!
Муляжи скелетов затряслись и осыпались. Мари хмыкнула.
– Возможно, в средние века это работало, но после изобретения усилителей и тяжелого рока ваши децибелы только раздражают.
– Несчастная! – пуще прежнего взревел кошмар. – Как ты смеешь!
Теперь затрясся и начал осыпаться потолок. Девушка помотала головой – не столько вытряхнуть из волос очередную порцию бетонной крошки (прощай, прическа!), сколько унять звон в ушах.
– Так вы весь квартал разбудите. Соседи решат, что пьяный буянит, вызовут полицию и…
Курсантка и наемник одновременно издали звук, который лучше всего передает слово «Упс». В случае Мари «Упс» означал: «Ну когда ты будешь сначала думать, а потом говорить? Добровольная наставница ужасов! Нет, чтобы предложить ему крикнуть еще громче, глядишь – и вправду полиция бы приехала! Ну и не поделом ли тебя после этого съедят?».
Что означал «Упс» в переводе на мысли черного рыцаря, оставалось только догадываться. Глянув по сторонам и прислушавшись, Мигель повернулся к пленнице и поблагодарил ее кивком головы.
«Доверительные отношения с похитителями – первый шаг к спасению заложника, – невесело усмехнулась Мари, вспомнив соответствующую инструкцию. – Видимо, следующим шагом станет участие заложника в истреблении подоспевших на выручку правоохранительных органов».
– Вы правы, прекрасная пленница, – прогундосил кошмар. – Громкость перестала быть действенным оружием. Но все равно я не представляю, что нужно сказать шепотом, чтобы внушить страх.
– Побольше шипящих, – посоветовала девушка, – и свистящих.
– Шшшто нужжжно сссказззать шшшепотом шшштобы вшушшшить ссстраххх?
– Отлично! – обрадовалась Мари. – То, что надо…
Она только что придумала, как справиться с хитрым узлом. Вот только успеет ли она осуществить свою придумку раньше, чем чудовище ее съест?
Успеет ли она добежать до спальни родителей раньше, чем чудовище ее съест?
Девочка лежит в постели и в щелку между подрагивающими ресницами следит за чернотой перед собой.
Оно быстрое? Да, оно очень быстрое. Только скрипнула дверь шкафа, а оно – раз! – и уже сидело на стуле напротив кровати. Уже смотрело на нее.
«Беги, беги, беги!» – бьется в голове девочки внутренний голос.
«Лежи, лежи, лежи!» – захлебываясь, лепечет другой внутренний голос.
Но девочка точно знает: побежит она или останется лежать – ей не спастись.
Потому что первым делом чудовище забрало ее голос. Не внутренний, а настоящий, громкий, который услышали бы мама и папа. Оно выбросило вперед руку, с противным шелестом вытянувшуюся на три метра, сгребло воздух у нее надо ртом и забрало ее голос.
Все как ей сказали в классе.
Глаза слезятся, но взгляд от чудовища отводить нельзя. И закрывать глаза, даже на миг, нельзя. Потому что, если она перестанет смотреть, оно сразу бросится.