Седого графа сын побочный - читать онлайн книгу. Автор: Эдуард Лимонов cтр.№ 28

В 1913 году в Петербурге умер Иван Александрович. Тело перевезли и захоронили в Масловке. Дед Иван лишается покровительства. Но ещё успевает стать в 1913 году волостным писарем в Коршево.

Законнорожденные братья, вероятно, что-то делают для Ивана, самого, по сути, младшего. Дальше, насколько мне известно, у Ивана Александровича детей не было. Мой дед — самый поздний. Ивану Александровичу было, когда родился мой дед, 47 или 48 лет.

В 1914-м Николай Иванович, брат деда, назначен командиром 53-й Донской казачьей дивизии. По обычаю того времени дед мой считался в запасе ещё 13 лет. Дед не участвовал в Гражданской войне, хотя с такими родственниками мог сделать блистательную карьеру у белогвардейцев. Предпочел стать счетоводом и бухгалтером у Советской власти.

Вот всё. Дед родил троих детей.

Вениамина Ивановича — моего отца, рожденного в 1918 году.

Георгия Ивановича, рожденного в 1922-м — несчастного пленного солдата, умершего в лагере в Австрии в 1943 году за два дня до моего рождения. Валентину Ивановну, рожденную в 1926 году.

Вот всё. Вот всё…

Благородство деда Ивана Ивановича.

«Никогда кружки зерна себе не взял, а ведь годы были голодные».

Благородство отца: несколько раз отказывался от квартиры, уступая очередь, «у них трое детей, Рая, — пояснял он моей матери, — а у нас — один».

Благородство Елены Ивановны Звегинцовой: пошла медсестрой на русско-японскую войну, умерла от тифа в Харбине.

Благородство Надежды Ивановны Звегинцовой: пошла медсестрой, вернулась из Сербии в 1919-м, погибла в 1920-м, в белогвардейском отряде от пули в живот.

Деликатность.

Музыкальность В. И. Савенко, играл, пел.

Швейцарский ножик, мотоцикл купил, «Яву». За руками следил маниакально. Руки красивые, пальцы длинные.

Деликатность его деда И. А. Звегинцова, снобизм скорее, гипертрофированное стремление к современности.

Английский морщинистый пес, выращивал ананасы.

Сына Ивана Александровича, Дмитрия Ивановича, граф Шерметьев называет «милый и дорогой мой Барин!»

Меня в Саратовском централе зэк назвал «Барин» («Барин, булочки будете?»).

Мои записи:

Вести себя достойно.

— Ну, например, не лезть в объектив со знаменитостями (я всегда уходил с пресс-конференций оставляя Каспарова с иностранцами).

— Не пристраиваться к солдатам, если ты сам не солдат.

— Не врать, что ты на передовой, если ты не на передовой, и так далее…

— Не давать интервью на похоронах товарищей.

— Не путешествовать с телекомандой.

— Я стеснялся в Приднестровье, помню, фотографироваться с комбатами, в Сербии стеснялся фотографироваться с солдатами…

Всегда почему-то думал о своей чести.

Вот так. Прожил я до семидесяти с лишним лет с моей версией истории моей семьи, считал себя дворнягой и в соответствии с моим будто бы дворовым происхождением и поступал в жизни. В соответствии с ним заводил дружбы и устраивался с симпатиями и антипатиями.

В соответствии с поведением дворняги я был в Париже какое-то количество лет убежденным членом секции Vigilantes de Saint-Juste и несколько лет подряд участвовал в празднованиях дня казни короля на площади Согласия — Place de La Concorde.

По 21-м января мы собирались в том углу, где Сена и стена сада Тюэльри (там по воспоминаниям стояла гильётина и казнили Людовика XVI-ro), ставили столик, выкладывали фаршированную свиную голову, бутылки с вином, аккордеонист наигрывал Марсельезу и Карманьёлу. Ветер развевал наши шарфы, и мы радовались казни деспота, состоявшейся около двухсот лет тому назад. Помню некоторых товарищей: поэт Jean Ristat, преподавательница Martine Nerón, журналист Denis Fernandez-Recatala, я как-то пригласил учителя и литератора Alan (а) Bastier…

И вот, на склоне лет, когда мне за семьдесят, вдруг выясняется, что среди моих родственников тьма тьмущая губернаторов, тайных советников, даже есть действительный тайный советник, генералов и… белогвардейцев.

Слава Богу, тайный советник, прадед мой Иван Александрович, согрешил ещё с солдаткой (а в прошлом дворовой девкой в его имении, с Варварой), так что народ в мою родословную тоже уверенно затесался.

А то было бы грустно.

В результате не только отец мой стал мне понятен, и его блестящий русский язык, унаследованный по прямой от семьи военной аристократии, и отцовский неуместный в Красной Армии уход за ногтями, и природная деликатность, манеры, просто не совместимые с Красной Армией, в которой он зачем-то барахтался. Его по сути барские достоинства стали причиной его служебных неудач. Тщательно замазывая своё происхождение (дед Иван писал в анкете, что образование у него «низшее»), ни дед, ни отец мои не смогли в конечном счете скрыть следы этого происхождения, в результате обоих постигла жизненная неудача.

И вот я сижу у склеенного кое-как корыта своей родословной. Теперь мне понятна моя ещё одна детская страсть к ботанике, например, и к путешествиям. Такая же, как у — назовем его дедом — у Александра Ивановича, он путешествовал в Корее, привез оттуда диковинных цветов, «розу Звегинцова» среди прочих, ну и шпионил, конечно, для Генерального Штаба, как Николай Гумилев в Абиссинии.

На многочисленных фронтах, где я сумел побывать, я везде чувствовал себя как дома, поскольку в моих венах течёт кровь многих поколений военных, мне было легко.

Две мои, условно говоря, «бабки» по отцовской линии, Елена и Надежда, были сестрами милосердия, и если Елена погибла в 1905 от тифа в Харбине до революции, то Надежда погибла в 1920 году в белогвардейском отряде от красноармейской пули в живот, по ту сторону Революции.

Прабабка Варвара, судя по всему, понесла от Ивана Александровича как минимум трижды. Я вот выследил судьбу одного её ребенка — моего деда. Не все доказательства на месте, но есть полная уверенность.

Что касается двух других их детей, то время плотно занесло все их следы. Маловероятно, что эти незаконнорождённые найдутся. Вероятнее всего, они тоже носили фамилию Савенко и жили с отчеством «Ивановичи». Поскольку солдат Иван Савенко (Порфирьев либо Андреев сын, назывался двояко, то по имени отца, то по имени восприемника своего) ведь был бесшабашен и незлобив. И Варвару свою, судя по всему, любил.

* * *

Вид человеческий постоянно живет в немедленном настоящем времени и потому для него так притягательно будущее время и полно загадок прошлое время.

В прошлом он ищет знаков, которых не увидел, а если увидел, то не понял, о будущем — неловко мечтает, всегда отклоняя его в свою пользу.