Сохранились фотографии Ивана Александровича. Одна, самая распространенная, доступна в Интернете и особенно впечатляет. Иван Александрович, в эполетах, с английским морщинистым псом, сидящим у его ног. Мой товарищ, Алексей Волынец, историк, которому я рассказывал о моем расследовании, догадался поместить рядом с фотографией Ивана Александровича Звегинцова в возрасте около 30 лет фотографию моего отца в том же приблизительно возрасте.
Дед Иван Александрович и внук его Вениамин Иванович поразительно похожи. Те же редкие волосы, обещающие раннюю лысину, то же мягкое, скорее безвольное, скорее апатичное лицо. Лишь причёски разнятся да погоны. По прическам, по моде конца XIX века у Ивана Александровича такие пухлые начесы на уши, у советского офицера Вениамина Ивановича — волосы над висками коротко острижены. Различаются два офицера и по погонам. У Ивана Александровича на плечах эполеты, у Вениамина Ивановича — твёрдые сталинские золотистые, как церковная парча, погоны. А так практически одно и то же лицо.
Вениамин Иванович Савенко
Иван Александрович Звегинцов
Иван Иванович Савенко и Владимир Александрович Звегинцов
Дней через десять после обнаружения схожести Ивана Александровича Звегинцова и Вениамина Ивановича Савенко Алексей Волынец, историк по образованию, человек пытливый и дотошный, выудил откуда-то из недр Википедии, по-видимому, фотографию брата Ивана Александровича — Владимира Александровича и догадался сравнить эту фотографию с фотографией Ивана Ивановича Савенко, предположительно его племянника. Между этими двумя обнаружилась ещё большая схожесть: Дядя и племянник более энергичны, чем дед и внук. У дяди и племянника удлинённые носы, жесткие складки под верхней губой, разные позы, но в каждой из поз чувствуется большее присутствие характера, чем у пары Иван Александрович — Вениамин Иванович.
Однако скальпы те же, волосы тонкие, у обоих — залысины, стремительно обещающие черепу стать совсем лысым.
* * *
А вот фотографии Варвары Петровны Савенко (какова была её девичья фамилия, мы не знаем, а может быть, так никогда и не узнаем) до нас не дошли. Кто же в ту эпоху фотографировал простых дворовых девок, испорченных барином, выданных замуж за подвернувшегося бездельника.
Фотографии нет, но сохранилось её прошение к «Его Превосходительству Господину Воронежскому Губернатору, от живущей в пригородной слободе города Боброва Бобровской волости солдатки Варвары Петровны Савенковой. Составленное ноября 3 дня 1874 года».
Сказано, что «К сему прошение Солдатка Варвара Савинкова а вместо ея неграмотной руку приложил дворенин Семен Черемисенов» (тоже не особо грамотный, но грамотный).
Вот оно, прошение, вместе с решением собрания крестьян-собственников слободы Масловки.
Фотография бы не помешала, но в прошении содержится множество деталей жизни солдатки Варвары Савенковой, позволяющей нам угадать, что за женщина была эта Варвара. Прошение добыл в каком-то архиве Антон Klimoff.
Итак, «Его Превосходительству,
Господину Воронежскому Губернатору…»
Впрочем, я подзабыл, вы ведь его уже читали.
* * *
После пылкого греха в бричке, да может всё было ещё проще, чего там, барин задрал своей бывшей дворовой девке подол, только и всего, Иван Александрович уехал. Ну, в Масловку, потом, куда там ездили государственные мужи из своих усадеб. В Москву, он же был и предводитель дворянства Звенигородского уезда в Москве. Или в Петербург уехал.
Что-то они друг другу обещали. Вероятно, он говорил, что перевезет её с мужем в Масловку, устроит в имении. Ни она не верила, ни он.
Такая любовь между барином и девкой. И он мой родственник, и она. Она — народ, сильный, лукавый, страстный, но фаталистичный, хуже буддистов.
Иван Александрович тоже сильный, лукавый, фаталистичный, знающий, что у каждого свой путь, у государственного мужа — свой, у солдатской жены — свой.
Мальчик Иван достался, естественно, родившей его Варваре. Она, вероятно, чувствовала, что ребенок он — от барина, от не мужа, от другого Ивана. Знала, женщины же знают. Непонятно, как его записали? Может, вообще не записали, умерли же у Варвары двое детей, записи о смерти есть, а о рождении — нет, но, может, они были записаны в метрической книге в другом городке, в другой слободе. И Иван, мой дед, тоже так вот где-то был записан?
Трудно теперь сказать, что там было.
Вероятно, отставной солдат знал, что Иван не его сын, но, будучи человеком душевным и скорее свободных нравов (хозяйства-то не водил до армии, вряд ли стал другим после армии, скорее всего остался праздношатающимся, землей не владел, на земле не работал), принял его. Только в 1894-м Варвара умерла. От «водяной» болезни.
В семье мал мала меньше детей полно. Отставной солдат Иван в 49 лет женился на женщине 48 лет из слободы Отрады и переехал туда. Почему мы знаем, что переехал? А потому, что из метрических книг Николаевского собора Иван, Прокопьев (Андреев) сын, исчез. Если бы умер, мы знали бы, была бы запись о смерти.
Перед тем как переехать в Отрады, Иван немного сократил количество детей, бывших у него на иждивении. Он (я предполагаю) съездил в Масловку (или даже сходил — она же рядом) и переговорил с Иваном Александровичем. Сказал, слушай, барин, Ванька-то — твой сын. Варвара умерла, я женюсь (или женился), переезжаю к жене в Отрады, забери Ваньку в Масловку, пристрой там кем-нибудь, пусть выучится, ну что он с крестьянами будет бедовать, с нами. Это же твоя кровь, твоя кость. Он и похож на Вас, не на меня. Забери, и мне будет легче, одним ртом меньше.
Иван Александрович, может быть, и прослезился. А может — нет, но понял, что прав отставной солдат. И взял Ваньку. Сочинили, будто бы это сын верного осетина Агеева и потому тут бегает. Выучили Ваньку в самой лучшей школе, ведь в Масловке была лучшая, да и общался с господскими детьми, я полагаю, и в результате стал с низшим образованием грамотным и образованным до такой степени, что в возрасте 17 лет был определен в конторщики в имении в Масловке.
Иван Александрович побочному сыну покровительствовал и дальше. И когда в 21 год пришло время Ване пойти в военную службу, его определили в 53-й Донской казачий полк, где уже служил офицером его брат по отцу Николай Иванович. Отслужил дед мой в драгунах. Об обрезанных фотографиях этого времени (дед Иван в форме драгуна и с унтер-офицерскими лычками) я уже упоминал. Дед Иван обрезал не себе подобных унтер-офицеров. Там сидел, видимо, в центре кто-то, кого он не хотел бы иметь на одной фотографии с собой. Антон Klimoff выразил предположение, и я с ним согласен, что там сидел Николай Иванович, будущий белогвардейский генерал в Мурманском крае, тот, кто призвал англичан-интервентов высадиться в Архангельск.