– Она тоже похищена из замка Лектер, возможно, в то же время и тем же человеком, – сказал Попиль. – Насколько больше денег вы получили бы, продав эту пару вместе, чем если бы продавали картины по отдельности?
– В четыре раза. Ни один разумный человек не стал бы их разъединять.
– Значит, их разъединили по невежеству или по несчастной случайности. Два полотна с видом Моста вздохов! Если человек, похитивший их, по-прежнему держит у себя одну из этих картин, разве не захочет он получить назад вторую?
– Очень захочет.
– Газеты поднимут шумиху вокруг этой картины, когда ее выставят в Зале для игры в мяч. Вы пойдете со мной на эту выставку, и мы посмотрим, кто будет крутиться вокруг нее, что-то вынюхивая.
30
Приглашение, полученное леди Мурасаки, позволило ей попасть в музей до того, как туда вошли многочисленные посетители, толпившиеся в саду Тюильри и с нетерпением ожидавшие возможности увидеть более пяти сотен похищенных произведений искусства, доставленных Союзной комиссией из Мюнхенского сборного пункта для того, чтобы отыскать их законных владельцев.
Некоторые из экспонатов совершали уже третье путешествие из Франции в Германию и обратно, поскольку сначала были захвачены Наполеоном в Германии и привезены во Францию, затем захвачены немцами и привезены домой, а теперь снова оказались доставлены во Францию союзниками.
Леди Мурасаки обнаружила на первом этаже музея поразительное смешение западноевропейских образов. Кровавые изображения религиозных сцен заполняли один конец зала: настоящая мясницкая, полная распятых Христов.
Чтобы облегчить душу, она подошла к картине «Мясной завтрак» – веселому натюрморту, изображавшему изобильный буфет без единой живой души, кроме спрингер-спаниеля, явно собиравшегося полакомиться окороком. За натюрмортом располагались крупные полотна «Школы Рубенса» с розовыми женщинами необъятных размеров в окружении пухлых младенцев с крылышками.
Тут-то и увидел инспектор Попиль леди Мурасаки, изящную, элегантную, в поддельном костюме от Шанель, на фоне нагих розовых женщин Рубенса.
Вскоре Попиль заметил и Ганнибала – тот поднимался по лестнице с нижнего этажа. Инспектор следил за ними, не показываясь им на глаза.
А вот и они увидели друг друга – прелестная японка и ее подопечный. Попилю было интересно посмотреть, как они встретятся. Они остановились на некотором расстоянии друг от друга, и каждый из них, не поклонившись, даже не кивнув, отреагировал на присутствие другого улыбкой. Потом они обнялись; леди Мурасаки поцеловала Ганнибала в лоб, коснулась рукой его щеки, и вот они уже оживленно беседуют.
Прямо над ними, так тепло встретившимися друг с другом, висела картина Караваджо
[40] «Обезглавливание Олоферна. Юдифь». До войны это позабавило бы Попиля. Но теперь у него по шее пониже затылка поползли мурашки.
Попиль поймал взгляд Ганнибала и кивком указал на маленький кабинет у входа, где их ждал Лей.
– В Мюнхенском сборном пункте говорят, что картина была изъята у контрабандиста на польской границе полтора года назад, – сказал Попиль.
– Он раскололся? Выдал источник? – спросил Лей.
Попиль отрицательно покачал головой.
– Контрабандист был задушен немецким заключенным в американской тюрьме для военных преступников в Мюнхене, а этот заключенный – он пользовался в тюрьме кое-какими привилегиями – в ту же ночь исчез. Мы полагаем, его переправили по так называемой подпольной железной дороге – это целая сеть явок и маршрутов, способствующая бегству немецких военных преступников. Тут мы оказались в тупике. Картина висит под номером 88, ближе к углу. Месье Лей говорит, она выглядит подлинной. Ганнибал, ты можешь определить, это полотно из твоего дома или нет?
– Могу.
– Если это ваша картина, тронь подбородок. Если к тебе кто-нибудь обратится, скажи, что ты так счастлив ее увидеть, что тебя мало интересует, кто ее украл. Ты жаден, ты жаждешь денег, тебе надо получить ее как можно скорее, чтобы тут же ее продать, но и парная к ней картина тебе тоже нужна.
Будь несговорчив, Ганнибал, будь эгоистичен и капризен, – говорил Попиль с несвойственным ему увлечением. – Как думаешь, у тебя это получится? Затей небольшую ссору с твоей опекуншей. Этот человек сам будет искать с тобой контакта, а не наоборот. Он почувствует себя в большей безопасности, если увидит, что вы с леди Мурасаки не в ладах. Настаивай на том, каким образом установить с ним контакт. Мы с Леем сейчас выйдем. Дай нам несколько минут, прежде чем сам вступишь в игру.
– Ну, пошли, – сказал он Лею, стоявшему с ним рядом. – Мы с вами делаем вполне законное дело, приятель, так что нечего к стенке жаться.
Ганнибал и леди Мурасаки идут, вглядываясь, вглядываясь, вглядываясь в ряды небольших картин.
И вот – прямо на уровне глаз – «Мост вздохов». Увидев эту картину, Ганнибал был потрясен гораздо сильнее, чем в тот раз, в галерее Лея, когда обнаружил там Гварди: рядом с этой картиной он увидел лицо матери.
Сейчас в зал потоком шли посетители, держа в руках списки произведений искусства, а под мышками – пачки документов, подтверждающих права владения. Среди них был заметен высокий человек в костюме настолько английском, что казалось, в его пиджак вшиты элероны.
Держа список перед лицом, он остановился рядом с Ганнибалом, достаточно близко, чтобы слышать, что он говорит.
– Эта картина – одна из двух, что висели в рабочей комнате моей мамы, – говорил Ганнибал. – Когда мы в последний раз уезжали из замка, она дала ее мне и сказала, чтобы я отнес ее повару. И чтобы не стер то, что на обороте.
Ганнибал снял картину со стены и перевернул. В глазах его замелькали искры. Там, на обратной стороне холста, были мелом нанесены контуры младенческой руки, уже почти стершиеся, – остались главным образом большой палец и указательный. Меловые линии были защищены листком пергамина.
Ганнибал долго смотрел на холст. В этот ошеломляющий миг ему почудилось, что пальцы чуть двигаются – будто-невидимая рука ему помахала.
Невероятным усилием он заставил себя вспомнить то, что сказал ему Попиль. «Если это ваша картина, тронь подбородок».
Он смог наконец глубоко вздохнуть и тронул рукой подбородок.
– Это – рука Мики, – объяснил он леди Мурасаки. – Когда мне было восемь лет, белили комнаты наверху. Эта картина, вместе с парной, переехала на диван в маминой комнате, их завесили простыней. Мы с Микой забрались под простыню, к картинам. Мы играли в кочевников в пустыне, это был наш шатер. Я достал из кармана мелок и обвел ее ладошку – уберечь от дурного глаза. Родители рассердились, но картина не была повреждена, и в конце концов, я думаю, они решили, что это забавно.