Любовь хорошей женщины - читать онлайн книгу. Автор: Элис Манро cтр.№ 63

Однажды, уже уйдя от Теда, Розмари вернулась. Она не пришла в дом — туда ей путь был заказан. Тед привел Карин в ресторан, а Розмари уже ждала ее там. Карин и Розмари вдвоем съели ланч. Карин пила коктейль «Ширли Темпл» и ела чипсы. Розмари рассказала ей, что собирается в Торонто, где она получила работу у одного издателя. Карин понятия не имела, кто это вообще такой — издатель.

А вот и они. Плечом к плечу протиснулись в прореху, в которую должны были бы пройти гуськом. На Розмари были ее восточные шаровары из тонкого, мягкого хлопка цвета спелой малины. Сквозь ткань просвечивали неясные контуры ее ног. Топ на ней был из более плотного хлопка с вышивкой и крохотными зеркальными пайетками. Кажется, ее беспокоила копна волос на голове — руки взлетели в очаровательном нервном порыве, высвобождая еще несколько прядок и локонов, которые рассыпались вокруг лица. (Чем-то они напоминали кудряшки, что качались над ушами у тех девушек с обложки пластинки «Старинные арии и танцы».) Ногти у Розмари были накрашены под цвет шаровар.

Дерек не прикасался к Розмари, но у него был такой вид, как будто он вот-вот ее коснется.

— Да, но ты будешь там жить? — спросила Карин в ресторане.

Рослый Дерек низко наклонился к прекрасному буйству волос Розмари, словно это было гнездышко, в которое он собрался нырнуть. Он так настойчив. Не важно, прикасается он к ней или нет, говорит или молчит. Он притягивает ее к себе, подойдя к этому делу со всем усердием. Но и сам он был во власти притяжения, искушающего, сулящего наслаждение.

Карин моментально узнала это замечательное кокетливое ощущение, когда ты говоришь: «Нет, я не хочу спать, я не сплю», — и Розмари не знает, что делать сию минуту, думая, что и не должна что-то делать. Посмотрите, как она кружит в своей розовой клетке. Клетке из сахарной ваты. Посмотрите на Розмари — щебечущую, манящую.

«Денег как грязи» — так он сказал.

Энн выходит из ванной — седые волосы потемнели от влаги, облепили голову, а лицо блестело после душа.

— Карин, что ты здесь делаешь?

— Слежу.

— Следишь? За кем?

— За парочкой — бараном да ярочкой.

— Ох, Карин, — качает головой Энн, спускаясь по лестнице.

Вскоре доносятся веселые возгласы от парадной двери (особый случай!) и из прихожей: «Что это за восхитительный аромат?» (Розмари), «Да просто Энн уваривает пару старых костей» (Дерек).

— Какая красота! — говорит Розмари, когда дружеская суматоха врывается в гостиную. Это она о букете из зеленых листьев, келерии и первых оранжевых лилий, который Энн воткнула в кремовый кувшин у входа в гостиную.

— Да это просто Энн натащила каких-то старых сорняков, — говорит Дерек, и Энн отвечает:

— Ну, мне показалось, они симпатичные.

И Розмари повторяет снова:

— Красота.

После ланча Розмари сказала, что хочет сделать Карин подарок. Не ко дню рождения, не к Рождеству — просто какой-нибудь замечательный подарок.

Они отправились в универмаг. Всякий раз, когда Карин замедляла шаг у какой-нибудь вещи, Розмари тут же изображала крайнюю заинтересованность и готовность купить это немедленно. Она бы не задумываясь купила и бархатное пальто с меховыми воротником и манжетами, и раскрашенную деревянную лошадку-качалку «под старину», и розового плюшевого слоника чуть ли не в четверть натуральной слоновьей величины. Чтобы положить конец этим горе-блужданиям, Карин схватила первую попавшуюся безделушку — дешевенькую фигурку балерины, позирующей перед зеркалом. Балерина не вращалась, и музыки не было — ничто не могло оправдать этот выбор. Вы подумаете, что Розмари должна была это понять. Должна была догадаться, что подобный выбор говорит: Карин это не утешит, не восполнит ее потерю, и о прощении не может быть и речи. Но Розмари ничего не поняла. Или решила не понимать. Таков был ее выбор. Она сказала:

— А что, мне она нравится. Такая изящная. Будет очень миленько смотреться на твоем туалетном столике. Да-да.

Карин засунула балерину подальше в ящик. Когда Грейс обнаружила ее, Карин объяснила, что школьная подружка подарила ей эту фигурку, а обижать ее и говорить, что балерина не в ее вкусе, Карин не хотелось.

Грейс тогда еще не приобрела достаточный опыт общения с детьми, чтобы усомниться в этой истории.

— Могу это понять, — сказала она. — Отнесу ее на госпитальную благотворительную ярмарку — вряд ли твоя подружка там окажется. Да и в любом случае таких балерин сотни наштамповали, наверное.

Внизу звякнули кубики льда — Дерек раскидывал их по бокалам.

— Карин где-то здесь притаилась, — сказала Энн, — наверняка вот-вот выскочит.

Карин мягкими-мягкими шажками прокралась по ступенькам, оставшимся до спальни Энн. На кровати валялся ворох одежды, а поверх него, уже снова завернутое в полотно, лежало свадебное платье. Карин сняла шорты, рубашку и туфли и принялась отчаянно втискиваться в платье, продираясь внутрь него сквозь трещавшую нижнюю юбку и кружевной корсаж. Она осторожно натянула рукавчики, стараясь не зацепить их ногтями. Вообще-то, в основном ногти у нее были слишком короткими, чтобы причинить платью какой-то вред, но все-таки осторожность не помешает.

Карин натянула мыски рукавов поверх ладоней. Потом застегнула все крючки на лифе. Труднее всего было с крючками сзади на шее. Она низко наклонила голову и чуть не вывихнула плечи, чтобы добраться до этих крючков. И все равно ее подстерегла беда — в одной пройме кружево чуть-чуть треснуло. От ужаса она даже замерла на секунду. Но она слишком далеко зашла, чтобы теперь все бросить, и уже без проволочек застегнула оставшиеся крючки. Можно потом снять и зашить незаметно. Или соврать, что так и было. Энн все равно ничего не заметит, скорее всего.

Так, теперь фата. С фатой пришлось обходиться очень аккуратно — тут малейшая дырочка будет на виду. Карин набросила фату и попыталась закрепить ее яблоневой веточкой, как это делала Энн. Но не смогла ни ветку согнуть как следует, ни найти шпильки-невидимки. Она решила, что лучше привяжет фату ленточкой или пояском, и открыла шкаф, чтобы отыскать что-нибудь подходящее.

А в шкафу была галстучная перекладина, а на ней — галстуки, галстуки. Все мужские, все Дерековы, хотя Карин ни разу его при галстуке не видела.

Она стащила с перекладины полосатый галстук и обернула его вокруг лба, крепко затянув на затылке, так чтобы фата держалась и не съезжала. Все это Карин проделывала перед зеркалом и видела, что в результате видок у нее стал выпендрежный и смешной и заметно отдавал цыганщиной. И тут в голову ей взбрело отстегнуть (не без усилий) тугие крючки, оттянуть перед платья и насовать в лиф скомканных тряпок с кровати Энн. Карин напихала, набила до отказа кружевные пустоты, выкроенные для груди Энн. Так-то получше — вот смеху-то будет! После этого ей уже не удалось снова застегнуть все крючки, но и тех, что застегнулись, было достаточно, чтобы закрепить на месте клоунские тряпичные сиськи. Она и ленту повязала на шею, под конец вспотев с ног до головы от трудов.