Кавказская война. В очерках, эпизодах, легендах и биографиях - читать онлайн книгу. Автор: Василий Потто cтр.№ 462

Так или иначе, но ни один голос в армии не поднялся тогда, чтобы обвинить в несчастных обстоятельствах Аштаракского боя самого Красовского. Все понимали, что если отряд, поставленный в такое тяжелое положение, все-таки пробился, спася знамена и не оставив в руках неприятеля ни одного орудия, то этим он был обязан только необычайному мужеству и боевой распорядительности своего начальника. Так именно взглянул на дело и сам покойный император Николай Павлович. Прочитав донесение об Аштаракском бое, он написал собственноручно: «дать Красовскому орден Святого Владимира 2-й степени», – и повелел занести событие в календарь ^[114], с присовокуплением слов: «Столь смелое и удачное предприятие заслуживает быть причислено к достопамятнейшим подвигам храброго российского воинства».

Заняв монастырь, Красовский был отрезан от лагеря и подходившей к нему осадной артиллерии. Лазутчик пробрался, однако же, 19 августа навстречу Кабардинскому полку и передал командовавшему отрядом генералу Лаптеву приказание – артиллерию оставить в Дженгулях, а с двумя кабардинскими батальонами и четырьмя орудиями ночью налегке подойти к Эчмиадзину и условным знаком известить гарнизон о своем прибытии. Лаптев с точностью выполнил приказание; ночью с 19-го на 20-е число он уже стоял против Ушакана, откуда начинается известное ущелье, и дал условный сигнал. Но, к изумлению генерала, ответа не последовало. Лаптев уже думал, что монастырь взят персиянами, и был в большом затруднении. Через некоторое время он, однако, снова сделал условный пушечный выстрел, – и на этот раз из крепости ему ответили тем же. Оказалось, что там, еще под слишком свежим впечатлением аштаракской резни, считали невозможным, чтобы красовский полк мог подойти к монастырю без перестрелки, и явилось сомнение, не попали ли приказания Красовского в руки врагов и не сделан ли сигнал персиянами, чтобы заманить русских в засаду. После второго сигнала Красовский, оставив в Эчмиадзине весь сороковой егерский полк, вышел из монастыря навстречу Лаптеву и, соединившись с ним около Ушакана, утром 20 августа двинулся в Дженгули, нигде не встречая неприятеля.

А в лагере в это самое время переживались весьма неприятные минуты.

Нужно сказать, что накануне, 19 августа, туда прибыла вся осадная артиллерия вместе со своим бесконечным парком, одна перевозка которого от Тифлиса до Эривани обошлась казне в сорок три тысячи рублей серебром. В лагере теперь было более тысячи повозок разного рода. Длинная улица из маркитантских арб и духанов, разбитых под большими разноцветными наметами, огромные сараи для больных, скирды сена, множество волов, лошадей и длинные ряды повозок, оставленных ушедшими налегке полками, делали лагерь издали, с гор, обширным, красивым и грозным; в действительности же если он и был обширен и красив, то уж вовсе не грозен; когда Кабардинский полк вышел навстречу Красовскому, для защиты лагеря остался, под командой генерал-майора Берхмана, всего один батальон Крымского полка, силой в пятьсот штыков, с тремя сотнями слабоконных казаков и семью орудиями.

Между тем в эту же ночь, с 19 на 20 августа, Аббас-Мирза перенес свой лагерь из-под Ушакана на левую сторону реки Занги, ближе к Эривани, и стал в пятнадцати верстах от дженгулинского лагеря. С Дженгулинских гор видны были и пехота его, окапывавшаяся над самым берегом Занги, и кавалерия, рассыпавшаяся вдоль берега речки, и какие-то рабочие, возводившие грозные ретраншементы. И Берхман справедливо думал, что, пока Красовский будет в Эчмиадзине, неприятель, пользуясь благоприятными обстоятельствами, атакует лагерь, и заранее принимал свои предосторожности: он вооружил не только всех нестроевых солдат, но даже черводаров ^[115] и духанщиков, которых набралось до трехсот человек. Ждать ему пришлось действительно недолго.

В десять часов утра 20 августа, то есть в то самое время, когда Красовский шел в Дженгули, соединившись под Ушаканом с Лаптевым, неприятельская кавалерия стала показываться на горах и вскоре большими толпами начала подходить к лагерю. Одна из кучек, менее, но пестрее и наряднее других, остановилась на отлогости горы; там был сам Аббас-Мирза, окруженный своей свитой. Прочие подвигались вперед. Но чем ближе подходили персияне, тем движения их становились медленнее, – их, очевидно, смущала грозная наружность лагеря. Но вот грянула русская пушка, за ней другая, третья… После четвертого выстрела персияне и совсем отступили, – они получили известие, что русские войска идут на них из Эчмиадзина.

Аббас-Мирза не хотел совершенно отказаться от мысли так или иначе вредить отряду Красовского и с этой целью начал действовать на его сообщения. Продолжая укреплять свой лагерь, он послал 25 августа две тысячи человек отборной конницы в Бомбакскую долину, чтобы помешать пройти к Красовскому транспортам с провиантом, которые тогда должны были переходить Безобдал. Между тем в лагере оставалось продовольствия только на одну неделю, и потеря одного транспорта могла поставить русские войска в весьма бедственное положение. Красовский немедленно направил к Безобдалу форсированным маршем батальон Крымского полка, который 26 августа застал транспорт еще на месте, в Джалал-Оглы. Известие об этом не могло не встревожить Красовского, и 30 августа выступил другой батальон, теперь Севастопольского полка, при двух орудиях, чтобы как можно скорее привезти в лагерь сухарей, – продовольствия оставалось в полках уже не более как на три дня.

Приближение к Амамлам с одной стороны батальона Крымского полка, прикрывавшего транспорт, а с другой – батальона севастопольцев, высланного Красовским, заставило неприятеля уйти из Бомбакской долины, и 3 сентября транспорт мог добраться до лагеря.

Уже накануне в отряде не было сухарей, и между приунывшими солдатами начинался говор, что не избежать-де им смерти от голода. Красовский лежал в то время больной, жестоко страдая от недавней контузии. С большим трудом он, однако же, встал с постели и отправился в лагерь Кабардинского полка, чтобы ободрить и успокоить солдат. «Вот что, братцы, – сказал он им, – прослужив более вас и проведя не один раз несколько дней без пищи, я узнал из опыта, что можно быть сытым и не евши». Солдаты изумленно смотрели на него. Но Красовский приказал во всех ротах собрать песенников, распорядившись секретно, чтобы их не распускали до его приказания. И как только грянули разудалые русские песни, солдаты оживились и веселый говор пошел по всему бивуаку. Всю ночь, до белого света, гремели в лагере песни, плясали солдаты и пир шел горой. А рано поутру пришло известие, что транспорт идет и уже близко. Солдаты посмеивались и с любовью глядели на своего командира.

Неприятель выместил свои неудачи разбойничьими набегами там, где он не мог встретить серьезного сопротивления. Так, 2 сентября сильная партия напала на табуны, пасшиеся возле Джалал-Оглы, и отбила до семисот пятидесяти лошадей, быков и овец; прикрытие, захваченное врасплох, потеряло двенадцать человек убитыми и пленными. То же повторилось и 11 сентября, но только на этот раз персияне наткнулись на батальон Севастопольского полка, возвращавшийся в Джалал-Оглы из Гумров, – потеряли весь скот и понесли большую потерю.