Кавказская война. В очерках, эпизодах, легендах и биографиях - читать онлайн книгу. Автор: Василий Потто cтр.№ 332

Прошло уже два года с тех пор, как перестали существовать Шекинское и Ширванское ханства; о Карабаге, по-видимому, забыли, как вдруг 21 ноября 1822 года в Тифлис пришла весть, что Мехти-хан бежал в Персию. Долго не могли понять причин, побудивших его к побегу. Но причины были. К этому времени открылось одно обстоятельство, по поводу которого хан мог опасаться серьезной ответственности. Дело в том, что с жителей ханства по воле государя были сложены значительные недоимки, накопившиеся за несколько лет, но они не воспользовались этой милостью: расточительный хан скрыл от них это обстоятельство и собрал недоимки в свою пользу. Но была и другая, еще более веская причина, – это трагическая история, разыгравшаяся тогда в Карабаге между Мехти-ханом и Джафар-Кули-агой, наследником Карабагского ханства. Между ними давно уже, как сказано, шла тайная, но постоянная борьба, разгоравшаяся с каждым днем, и Ермолов, несмотря на все старания, никогда не мог примирить враждующих.

Джафар вел жизнь рассеянную и разгульную. Было время, когда он без утомления по сорок часов сряду просиживал за карточным столом и потом как ни в чем не бывало садился на коня и отправлялся на охоту. Раз, заигравшись в карты у Мадатова, он поздно ночью возвращался верхом домой. У мостика, неподалеку от ханского дворца, его ожидала между тем засада. Судьба, в которую Джафар так безусловно и искренне верил, спасла его: три пули просвистели мимо, и только четвертая пронизала ему руку, но рана была легкая.

Пораженные неожиданностью выстрелов, сопровождавшие Джафара нукеры смешались, и убийцы успели скрыться. Джафар заявил подозрение на самого хана, так как никому более и не могла быть нужна его смерть. Джафар говорил, что за несколько дней перед тем его секретно предупреждали о преступном намерении хана, и если он не брал никаких мер предосторожности, то только потому, что не мог предвидеть, чтобы покушение произведено было с такой наглой дерзостью. Назначено было формальное следствие, несколько приближенных к хану людей были арестованы, и, вероятно, это-то обстоятельство так напугало мнительного Мехти, что он, в сопровождении всего пятнадцати – двадцати нукеров, выехал из дворца – и больше в него не возвращался. На другой день узнали, что хан уже в Персии. Он бежал почти без денег, покинув в Карабаге и жен, и все свое имущество.

Между тем следствие выяснило, что хан ни в чем виноват не был. Напротив, на самого Джафара падало уже подозрение, что он подстроил всю эту историю сам и сам себя легко ранил в руку, чтобы иметь возможность выступить обвинителем против хана и занять его место. Все обстоятельства сложились так, что Джафар, при тех подозрениях, которые на нем тяготели, уже не мог оставаться в крае и вместе со своей семьей был выслан в Симбирск. Семейство Мехти было отправлено в Персию. Карабаг остался без хана и без наследника – и был обращен в простую русскую провинцию.

В том же году, осенью, возвращаясь из Кабарды, Ермолов посетил Карабаг, и в его присутствии в Шуше открыт был диван (провинциальный суд), введено русское управление, и народ принял присягу на верность русскому императору. Жители города поднесли тогда Ермолову, в память присоединения области, булатную саблю с соответствующей надписью.

Присоединение ханств стало совершившимся фактом.

Правда, оставалось еще одно самостоятельное ханство, Талышахинское, управляющееся полковником Мир-Хассан-ханом, утвержденным в этом звании только с 14 июля 1821 года, но оно, издавна разоряемое персиянами и находившееся в кровной вражде с ними, было не только неопасно для России, но еще освобождало ее от охраны самой отдаленнейшей части русской границы. Было время, когда и Мир-Хассан-хан, напуганный участью соседних владельцев, собирался покинуть все и также бежать под покровительство Персии. Но Ермолов поспешил его успокоить. Он известил его, что бежавшие ханы лишились своих владений вследствие измены, но что русское правительство никогда не имело притязаний на уничтожение ханской власти.

«Посмотрите на высокостепенного Аслан-хана, – писал ему Ермолов, – ему государь великодушный дал и ханство Кюринское и ханство Казикумыкское. Так вознаграждает он служащих ему с верностью!

Но впрочем, – прибавляет Ермолов, – если вы точно намерены удалиться, то место ваше тотчас же займет один из старших братьев ваших, который захочет быть усердным подданным великого государя. Так предписано уже от меня военному в Талышах начальнику, и от братьев ваших сего скрывать я не имею причины». Мир-Хассан-хан остался. Это, впрочем, не помешало ему изменить при первом слухе о готовившейся войне с персиянами.

Ханства более не существовали. Этим мирным присоединением их, обошедшимся без всяких тревог и волнений, Россия обязана была в весьма значительной степени князю Мадатову. Назначенный в 1817 году военноокружным начальником в ханствах, он, сам уроженец Карабага, с его воинственным характером, с его глубоким знанием татарских нравов и языков, был незаменимым на его посту человеком. Его благоразумная осторожность, соединенная со справедливостью и открытым, благородным характером, снискали ему всеобщую любовь жителей. В его деятельности народ познакомился именно с мирным управлением русских и научился видеть недостатки управления ханского, а под его предводительством вскоре побратался с русскими войсками кровью и на полях битвы.

В свободное от походов время Мадатов отдавал все свои мысли на устройство закавказских провинций, особенно в это неопределенное время перехода их от ханской власти под русское управление, и он успел утвердить в них такое спокойствие и безопасность, что сам Ермолов ездил там, и даже по ночам, в сопровождении лишь конвоя из туземных беков. При Мадатове появилась пословица, что «в Карабаге женщина может ходить безопасно с блюдом золота на голове».

Таким образом мысль Ермолова, направленная на закрепление ханств за русской властью, нашла в Мадатове замечательнейшего и энергичнейшего исполнителя, которого не должна забыть история.

Почти одновременно с назначением Ермолова на Кавказ экзархом Грузии сделался известный преосвященный Феофилакт, земляк Ломоносова, одна из тех редких, выдающихся личностей, которые всем своим гордым, упорным характером и направлением умственного развития как бы предназначаются на реформаторскую деятельность, страстно отдаются ей и становятся или жертвой своей идеи, или добиваются торжества ее.

Феофилакт застал церковное устройство в Грузии в самом шатком и неопределенном положении. Был учрежден экзархат, открыта синодальная контора, но они существовали только на бумаге, а на деле продолжали господствовать старинные грузинские беспорядки и полный произвол духовенства, соединенный с бесконтрольностью в доходах и расходах церковного имущества. Феофилакт со всей своей обычной страстностью принялся ломать и переделывать это неурядливое, но сложившееся веками церковное устройство Грузии. По его представлению Святейший синод в Петербурге издал распоряжение о сокращении в Грузинском экзархате церквей, и вместо девяти епархий, существовавших в Имеретии, Менгрелии и Гурии, определил быть только трем – по одной на каждую область. А чтобы привести эту меру в исполнение, необходимо было прежде определить и привести в известность количество церковного дохода и сделать перепись церковному имуществу.