Ваксиллиум помедлил, потом вздохнул и рухнул на стул перед бабушкиным столом.
– Я хочу понять, что правильно, – прошептал он. – И поступать как надо. Почему мне так трудно?
Бабушка нахмурилась:
– Отличить правильное от неправильного легко, дитя. А вот необходимость постоянно выбирать, что тебе следует делать…
– Нет! – выпалил Ваксиллиум и поморщился. Перебивать бабушку Ви было не очень мудро. Она никогда не повышала голос, но ее неодобрение ощущалось как надвигающаяся гроза. Он продолжил чуть тише: – Нет, бабушка. Отыскать правду совсем не легко.
– У нас для этого есть традиции. Тебе об этом каждый день говорят на уроках.
– Это одна точка зрения, – возразил Ваксиллиум. – Одна философия. А их так много…
Бабушка потянулась через стол и накрыла его руку своей. Ее кожа была теплой от чашки с чаем.
– Ах, Асинтью! Понимаю, как тебе трудно. Ты ребенок двух миров.
«Два мира, – тотчас же подумал он, – а дома-то нету».
– Но ты должен прислушиваться к своим учителям. Ты обещал мне, что, пока находишься здесь, будешь подчиняться нашим правилам.
– Я пытался.
– Знаю. Теллингдвар и другие наставники тебя хвалили. По их словам, ты усваиваешь материал лучше всех – то есть ты как будто жил здесь всегда! Я горжусь твоими успехами.
– Другие ребята не принимают меня. Я пытался поступать так, как ты говоришь, – быть более террисийцем, чем остальные, доказать им, что в моих жилах течет такая же кровь. Но они… я никогда не стану для них своим, бабушка.
– «Никогда» – слово, которое часто используют юные, – потягивая чай, проговорила Ввафендал, – но редко понимают. Позволь правилам руководить тобой. В них ты найдешь покой. Если кому-то не по нраву твое рвение к учебе – пусть. В конце концов благодаря медитации они примирятся с подобными эмоциями.
– Ты могла бы… приказать кому-нибудь подружиться со мной? – неожиданно для себя спросил Ваксиллиум и тут же устыдился собственной слабости. – Как сделала с Форчем.
– Посмотрим. А теперь ступай. Я не сообщу об этом неблагоразумном поступке, Асинтью, но, пожалуйста, обещай мне, что твоей одержимости Форчем придет конец и ты предоставишь Синоду право наказывать других.
Ваксиллиум попытался встать, но наступил на что-то скользкое. Наклонился и увидел пулю.
– Асинтью?
Он выпрямился, сжимая пулю в кулаке, и поспешил к двери.
– Металл – твоя жизнь, – произнес Теллингдвар, переходя к заключительной части вечерних чтений.
Ваксиллиум стоял на коленях, в медитативной позе, вслушиваясь в слова. Ряды умиротворенных террисийцев схожим образом почтительно склонились, прославляя Охранителя, древнего бога их религии.
– Металл – твоя душа, – продолжал Теллингдвар.
В этом тихом мире было так много совершенства. Почему же Ваксиллиуму иногда казалось, что одним своим присутствием он его пачкает? Что все – части одного большого белого полотна, а он – пятно в нижнем углу?
– Ты охраняешь нас, и потому мы принадлежим тебе. – Голос Теллингдвара словно начал отдаляться.
«Пуля, – думал Ваксиллиум, все еще сжимая кусочек металла в ладони. – Почему он оставил в качестве напоминания пулю? Что это значит?» Символ казался странным.
Чтения закончились, и молодые люди, дети и взрослые – все как один поднялись и стали разминать мышцы. Кто-то весело перекинулся парой слов. Уже почти наступило время гасить огни – и это означало, что террисийцам помоложе следует направляться в свои дома или, в случае Ваксиллиума, в общие спальни. Он остался стоять на коленях.
Теллингдвар начал собирать коврики, которые использовали во время чтений. Он брил голову и носил ярко-желтые с оранжевым одеяния. Заметив, что Ваксиллиум не ушел с остальными, Теллингдвар приостановился с охапкой ковриков в руках:
– Асинтью? С тобой все в порядке?
Устало кивнув, Ваксиллиум с трудом поднялся – ноги онемели оттого, что он так много времени провел в коленопреклоненной позе, – и поплелся было к выходу, но вдруг остановился:
– Теллингдвар?
– Да, Асинтью?
– В Поселке когда-нибудь совершались преступления?
Коротышка-распорядитель замер, руки, сжимающие коврики, напряглись.
– Почему ты спрашиваешь?
– Из любопытства.
– Не переживай. Это было давно.
– Что именно?
Теллингдвар собрал остальные коврики, двигаясь с большей спешкой, чем раньше. Возможно, другой на его месте ушел бы от ответа, но Теллингдвар был очень искренним человеком. Классическая террисийская добродетель: с его точки зрения, избегать ответа было столь же плохо, как лгать.
– Не удивлен, что об этом все еще шепчутся, – сказал Теллингдвар. – Полагаю, за пятнадцать лет кровь не стерлась. Но слухи не соответствуют истине. Была убита только одна женщина, и смерть она приняла от руки мужа. Оба были террисийцами. – Он помедлил. – Я их знал.
– Как ее убили?
– Для тебя это важно?
– Ну, слухи…
– Пистолет. Оружие чужаков. Мы не знаем, откуда он его взял. – Теллингдвар покачал головой и бросил коврики поверх стопки у стены. – Полагаю, удивляться не следует. Люди везде одинаковые, Асинтью. Ты должен это помнить. Не считай себя лучше других из-за того, что носишь это одеяние.
Теллингдвар, несомненно, мог любой разговор превратить в наставление. Кивнув, Ваксиллиум выскользнул наружу. Небо грохотало, предвещая дождь, но тумана пока что не было.
«Люди везде одинаковые, Асинтью…»
Так зачем же тогда нужны все здешние уроки? Раз они не могут предотвратить чудовищные поступки?
Он вошел в тихую общую спальню для мальчиков. Огни только что погасили, и Ваксиллиуму пришлось виновато потупиться перед распорядителем спальни, прежде чем поспешить по коридору в свою комнату на первом этаже. Отец настоял, чтобы ввиду благородного происхождения Ваксиллиуму выделили отдельную комнату. Это лишь отдалило его от других мальчиков.
Сбросив террисийское одеяние, Ваксиллиум распахнул гардероб, где висела старая одежда. По окну застучал дождь, когда он натянул какие-то брюки и рубашку на пуговицах, которые считал более удобными, чем шуршащее одеяние. Подкрутив фитиль лампы, уселся на кушетку и открыл книгу, чтобы почитать перед сном.
Небо снаружи урчало, словно пустой желудок. Несколько минут Ваксиллиум пытался читать, потом отшвырнул книгу – чуть не перевернув лампу – и вскочил. Подошел к окну и стал смотреть, как сквозь прорехи в плотных кронах деревьев струями льется вода. Потом протянул руку и потушил лампу, размышляя о том, что вскоре придется принять решение.
Соглашение между бабушкой и родителями требовало, чтобы Ваксиллиум провел в Поселке год, и от этого срока остался всего лишь месяц. Потом он должен сам решить, остаться или уйти.