Виктор вдруг вспомнил, как в Украине умеют наводить порчу и как люди страдают от сглаза. Он даже когда-то снимал об этом материал. Но сейчас было не до воспоминаний.
– Ладно, Пиа… Хуже журналистки может быть только нелюбознательная журналистка.
– А что же там?
– Я не знаю, но на острове пропадают люди, и об этом нам хорошо известно.
– Ты думаешь, что там… – Пиакор сказала свои слова шепотом и оглядываясь, будто боялась, что за ней кто-то следит и подслушивает.
Виктор в ответ качнул головой:
– База…
– Что будем делать? – глаза Пиакор загорелись.
– Для начала нужно потрясти Эбуму.
– Бесполезно. Хули ничего не скажет, – отрезала Пиакор.
– А посмотрим.
– Если это его тайна, он умрет, а не скажет.
– Не умрет, но скажет, – не сдавался Виктор.
– Живешь так, будто готовишься в следующий раз прожить нормально. А сейчас типа проверяешь, что да как, – завелась Пиакор.
– А ты – нет?
– Если сравнить мою жизнь с танцем, то я как толстая девочка в третьем ряду, которая вечно не знает движений и которой хлопает только мама.
Разговор прервали крики где-то в селении хули. Журналисты прислушались, глядя друг на друга.
– Там что-то случилось, – прошептала Пиакор.
– В джунглях будущее невозможно предсказать – его нужно создавать. Мы либо наблюдаем, как что-то происходит, либо определяем то, что происходит.
Виктор и Пиакор, обогнув банановую рощу, вышли на тропу, протоптанную охотниками хули, к сельскохозяйственным угодьям племени. Кукуруза и рис, завезенные на остров европейцами, были основным гарниром туземцев, и мужчины племени терпеливо и заботливо выращивали урожай, не допуская к этому занятию женщин, но сейчас эти мужчины решали какие-то важные вопросы и их голоса были слышны далеко в джунглях.
Хорошо возвращаться домой и знать, что тебя там ждут. Плохо возвращаться домой и знать, что тебя там поджидают. К приходу журналистов в поселок воцарилась тишина, на утоптанном «плацдарме», прямо у хижины старого Хоро, разворачивалось действо. Вождь племени вместе со старейшинами и шаманами грозно восседал во главе собрания. В первобытном танце, потрясая копьями, безмолвно кружились воины, выкрашенные желтой глиной. В середине круга, сидя на корточках, сидел верховный шаман Земит и что-то напевал. Виктор, который уже знал большую часть лексикона хули, стал прислушиваться и обнаружил, что ни слова не понимает. Его недоумение развеяла Пиакор:
– Это не ток-писин, – шепнула она Лаврову, – это собственный язык хули.
– Ты его знаешь? – так же тихо спросил Виктор.
– Премьер-министр Майкл Сомаре у нас – хули. Сейчас попробую перевести.
Земит, обладавший хорошим голосовым диапазоном, выдавал свою песню-заклинание, купаясь в энергетике благодарных зрителей, как Иво Бобул на концерте во Дворце культуры «Украина». Вот только текст был другим:
Голос духа чистый, как вода горной реки.
Сердце духа большое, как луна, встающая из джунглей.
Все, что не нужно хули, – заберут духи.
Все, что очернили хули, – осветлят духи.
Все, что загрязнили хули, – очистят духи.
Праздник духа велик, как раковина шамана!..
– Они хотят убить Эбуму, – с ужасом произнесла Пиакор, отвлекшись от перевода песни.
– Почему?… – Виктор оторопел. «Только этого нам не хватало. Сожрут единственного свидетеля!»
Но Пиакор не ответила. Она продолжала переводить пение шамана.
Праздник духа велик, как раковина шамана.
Он подует в раковину, и твое сердце остановится,
Чтобы никогда не пойти снова.
Духи заберут тебя к себе, но твое тело останется с нами…
Позади Земита лежал связанный Эбума. Он стал громко кричать, но его никто не слышал. Все слушали шамана. В стороне тихо плакала возлюбленная Эбумы. Она ничего не могла сделать.
– Вик! Они убьют его! – не выдержав, выкрикнула Пиакор. – Вик!
Виктор молчал. В его голове созрел план. Он подозвал к себе какого-то мальчишку из племени.
Двое папуасов поставили Эбуму на ноги и привязали его к большому столбу, врытому здесь же. Уже заканчивалась песня шамана, уже затянули вой женщины, и Эбума сник, понимая, что живым ему не вырваться. Изголодавшийся и жаждущий крови Земит, не скрывая удовольствия, встал в полный рост и подошел к Эбуме, посмотрев ему в глаза. Он потянулся за смертельной раковиной, висящей на шее… но не обнаружил ее. Оглянувшись в растерянности, шаман вскрикнул от досады и увидел проворного мальчишку, убегающего с его раковиной в кусты. Земит, решив закончить свое дело, выхватил из-за пояса костяной нож и замахнулся, а Эбума закрыл глаза и набрал полные легкие воздуха… В этот момент над шаманом просвистел тесак Виктора и вонзился в столб чуть повыше головы Эбумы с такой силой, что зазвенела рукоять. Колдун крякнул и присел от неожиданности… Виктор решительно вышел на центр круга.
– Эбума не умрет!
Виктор понимал, что рискует. Ему как новоиспеченному члену папуасской семьи, может быть, не все еще было позволено, а тем более когда дело касалось обычаев племени, уходящих корнями в глубину веков. Но дело того стоило. Это было не только спасением Эбумы, но и боевым самоутверждением большого белого человека в первобытном обществе. Виктор, может быть, и подсознательно, но желал этого.
Он сразу, не требуя объяснений, выдал пламенную речь на ток-писин, говоря о том, что убивать соплеменника нельзя. Кто в племени приносит самые вкусные плоды? Эбума. Кто приносит редкую рыбу? Тоже Эбума. Благодаря кому старики и женщины стали есть горячую пищу, от которой не пучит живот? Опять же, благодаря Эбуме.
Папуасы были поражены этим напором. Они еще не видели большого белого хули таким эмоциональным. Все молчали, и даже обычно активный шаман Земит молча стоял рядом и откуда-то из-под локтя Виктора бросал боязливые взгляды на лицо великана.
Один из старейшин племени, сидящий по правую руку от вождя, поднялся и впервые подал голос:
– Большой белый Хоро говорит правильно. Эбума настоящий друг и брат племени, но закон хули суров для любого… Закон говорит: если один хули обманул другого, он должен умереть.
– А приносить новое людям хули будешь ты? – бойко ответил старейшине Виктор.
Тот не ожидал такого вопроса и сел на свое место.
– Или ты? – спросил Виктор еще у одного старика, сидящего еще правее старого Хоро.
– Или ты? – громко спросил Лавров Земита.