– Любая орудия… нам и така в диво!
По лесу переливчато прокатился звук рожка. Парни, сунув в траву пищаль, надели кафтаны и шапки, подтянулись, взяли в руки рогатины. Рожок заиграл близко. Сенька силился и долго не мог разглядеть играющего. Меж деревьями маячила голубоватая даль, она заколебалась тонкими прутьями берез, и тогда лишь Сенька различил половинчатое лицо атамана – Ермилки Пестрого. Фигура атамана, тихо ныряя меж стволами елей и сосен, была почти незаметна. Летом Ермилка носил кафтан голубовато-серый. Властный голос атамана прозвучал сурово:
– Чья лошадь?!
– А, тут – во!
– Ён брат-де ватаману…
Сенька шагнул к Ермилке.
– Что за притча! Семен!
Обнялись крепко, атаман спросил парней:
– Окромя его, мимо вас шел хто?
– Пеших не было, ватаман!
– Берегом ватага на конях прошла!
– На конях?
– Да, ватаман!
– Чьи бы это люди… Давно?
– С получасье до стрела по ему! – указал один парень на Сеньку.
– В тебя стреляли?
– Один раз был выстрел, – сказал Сенька.
– В тебя? Обех повешу! Эй, скидай кафтаны…
Парни, сбросив шапки и сдев кафтаны, стояли потупясь. Из глубины леса шли на голос атамана иные разбойники, один за другим.
Сенька положил на плечо атамана руку:
– Ведь они, Ермил, на страже?
– Два дурака гороховых.
– Да! Службу несли честно, а где им знать, кто я? Не струсили, когда за пистоль взялся… пригрозили тобой. Не тронь парней – прошу…
– Пущай их, не трону на радости. Идем к становищу!
– Нет! Нынче я своих наладил по Волге… Конную ватагу парни углядели – это мои сидельцы с тюрьмы взяты, спешу догонять.
– Ужели мы встретились – и тут росстань?
– Вот, Ермил! Мой путь – с ватагой уйти к атаману Разину на Яик
[336]… Хочешь ли заодно с нами? Путь дальной, бой, статься может, с царскими заставами! Идешь – помешкаю, не идешь – тут обнимемся, – и дороги наши врозь.
– Семен! Судьба, видно, быть вместе… Ведь не впусте стоял ты два раза перед нами в лесу у смертной двери. Пищаль ржав ископал, а то бы эти гороховики…
– Убили?
– Страшно молвить!
– Добро, Ермил, ежели идешь.
– Иду! Эй, вы, Гороховы пироги, взять коня, вести к становищу!
– Чуем, ватаман!
Сенька с Ермилом-атаманом пошли в глубь леса. Солнце пуще согревало пахучие ветки деревьев. Щелкал весело дрозд рябинник, опасливо и юрко перелетая. Передки сапог идущих по лесу людей покрывались мутно-желтой пылью плаун-травы, уцелевшей от прошлой осени.
– Благодать тут, глушь лесная! – сказал Сенька.
– Кабы мирно жилось, да! Но ежели грудь забита до горла обидой на проклятых дворян, то мой зрак пуще любит черную пыль пожарища.
– Твое и мое нелюбье, Ермил, к притеснителям сродни во всем.
– А, вот пришли! Попьем, поедим, соберу ватагу – и в поход.
– Две ватаги, Ермил, собьем в одну – мою конную и твою пешую. Людей разберем и вооружим сколь можно.
– Нынче на Кострому, Семен, в Костромские леса. В Костроме гиль идет, и та гиль пуще попов побить да кабацких голов, а мы ярыг подымем соляных, купца Шорина да кое оружье есть в остроге и зелье заберем.
– Любо, любо, Ермил, брат!
В лесу кругом начинало припекать и преть. В землянке атамана было прохладно и мягко от сухого мху, раскиданного по полу и широким дерновым лавкам.
– Спать бы мне! – сказал Сенька, привалясь на лавке.
– Ты полежи, а я соберу народ и закусить дать велю, и харч собрать. Путь не малой, идти с пустым брюхом тяжко.
Сенька последних слов атамана не слыхал – уснул.
Против Камышенки-реки рыбак перевез через Волгу Сеньку с Кирилкой. Переезжая, приятели спорили, как лучше попадать на Яик – ошую держаться или десную?
– Ошую – знаю я… – твердил старовер.
Рыбак, получив деньги за перевоз, сказал:
– Тяжко вам, молодшие, пеше попадать степью… Сгинете…
– А как же нам, добрый человек?
– Мое вам правильное наставление такое: идите на Астрахань. Тут вам мало ошую податься – Ахтуба-речка, по ней рыбаки угребают, они вас скоренько, минуя Волгу, в Астрахань завезут. Мало дойдете.
– А там как?
– Там просто, – на торгу купите себе еды в дорогу, сыщите рыбака, кой бы вас Болдой-рекой на взморье Кюльзюма вывез и берегом до реки Яика довез. Да знайте: не ходите левым берегом, там ломко, трава в человеческий рост, так, правые вверх по реке правым берегом, киргизской стороной… тем берегом песчано… убредете от реки в сторону – опас не велик, сыщете путь. Един опас – киргиз наскачет с арканом, так, зрю я, вы люди бывалые.
– Киргиза не страшно, страшно плутать.
– Под Яиком перевоз есть… перевезут. Степью же прямо идти – жажда убьет. Воды вам не сыскать.
Послушались рыбака, частью Ахтубой на нанятой лодке, частью пешком пришли в Астрахань. В городе, боясь много ходить, чтоб на караул не попасть, с утра вышли на базар к Кутуму-протоку. На Кутуме много сыскалось рыбачьих лодок. Купили Сенька с Кирилкой на базаре жареной рыбы, мяса, хлеба. Рыбак, который взялся везти их взморьем до Яика-реки, охотно сходил в кабак за водкой.
Плыли Болдой-рекой весело – пели песни и пили водку.
Когда рыбак узнал, что их направили этим путем, а не степью, похвалил, почесывая в бороде:
– Честной вам человек попал! Лихой – тот бы наладил степью прямо.
– А вот ладно ли? Велел он идти правым киргизским берегом?
– И то верно… Правый берег не травяной, а песчаной… На него я вас и вывезу.
Расплатились, простились. Рыбак пожелал пути:
– Теперь не загниете, будете на Яике.
Шли день по реке, садились, отдыхали, и шли бы хорошо, да Кирилка заупрямился:
– Вишь, река дугу какую гнет! А берег крутой, холмы… Пойдем прямо степью? Там ровно, травы мало.
– Пойдем! – согласился Сенька. Он спорить не любил и знал, что Кирилку трудно переспорить.
Пошли прямо, чтоб сократить дорогу. Несмотря на осень, солнце припекало, на ходьбе стало жарко. Выпили всю водку из баклаги. Воды они не запасали, река была под боком, но, когда удалились от воды, стала долить жажда.