Вокруг трона Екатерины Великой - читать онлайн книгу. Автор: Зинаида Чиркова cтр.№ 79

Потёмкина любили только солдаты да низшие чины. Он не бил солдат, как другие генералы и офицеры, стремился облегчать им службу. Любили его и слуги — он обходился с ними просто и ласково.

А при дворе его любила одна лишь Екатерина. Вся знать ненавидела его, мстя за надменность и талантливость, смекалку и обширный ум. Никогда ещё не было заурядных людей, которые превозносили бы талант и ум. Заслонить, закрыть своей фигурой мощную фигуру светлейшего никому не было дано. И только «маленький, чёрненький», уже быстро возвышавшийся в глазах Екатерины, спокойно ждал своего предшественника. Он задумал погубить этого гиганта, чтобы стать вровень с ним или даже превзойти его...

Петербург пышно встретил героя турецкой войны. И по-прежнему главным голосом в международных делах был голос Потёмкина, но уже слышалось глухое недовольство Екатерины, подстрекаемой Зубовым.

Последняя вспышка роскоши и изысканности проявилась в Потёмкине, когда он дал великолепный праздник в Таврическом дворце, вновь подаренном ему Екатериной. Это был такой же сказочный вечер, как и всё путешествие Екатерины в Крым.

Слегка подпортили это празднество лишь порывы народа, которому князь решил сделать подарок: на площади, образовавшейся от снесения домов и заборов до самой Невы, расставлены были закуски, медовый сбитень, пиво, квас, развешаны подарки — шляпы, кушаки, сапоги. Народ не выдержал соблазна, кинулся заранее на всё это бесплатное, и полиции пришлось очищать площадь под громкие крики избиваемых...

Всю свою фантазию и богатое воображение вложил князь в устройство этого праздника. Поражали две огромные залы: танцевальная, украшенная зеркалами, вазами, печами из лазурного камня и громадными люстрами — только одного воска для свечей было куплено на семьдесят тысяч рублей, — и следующая за ней зала, превращённая в громадный зимний сад.

Из паросского мрамора была изготовлена статуя Екатерины, во весь рост стоявшая на жертвеннике, драгоценными камнями усыпана была пирамида в саду, где устроили ещё и грот. И везде красовались надписи, посвящённые Екатерине.

Потёмкин пригласил на этот маскарад несколько тысяч гостей. Все они нарядились в различные маски, и пример подал сам хозяин: он надел ярчайший русский алый кафтан, а сверху прикрыл его епанчой, родом плаща из тончайших чёрных кружев. Шляпа светлейшего украшалась бриллиантами так густо, что из-за её тяжести слуга носил за ним этот головной убор.

Праздник надолго запомнился всем петербуржцам — лишь Потёмкин умел так блистать, так соединять азиатскую роскошь с чисто европейской утончённостью.

Гремела музыка, танцевали прелестные пары, два балета и две комедии представлены были взору Екатерины, а роскошный ужин на шестьсот человек поражал изысканностью кушаний и тонкостью вин.

Сам светлейший стоял за стулом императрицы, пока она не настояла, чтобы он сел.

Когда она уезжала, примерно во втором часу ночи, Потёмкин встал на колени и благодарно целовал ей руку, обливая её слезами.

Праздник был великолепен, но Екатерина начала сердиться на Потёмкина. Армия оставалась на юге, всё ещё шли бои, а полководец сидел в столице уже три месяца. Намёками старалась Екатерина выгнать его на юг, но Потёмкин снова был занят любовью и не спешил. Императрица просила Безбородко прогнать Потёмкина, передать ему её пожелания об отъезде, но вице-канцлер взмолился:

— Матушка, помилосердствуй! Он же убьёт меня, как муху!

Екатерина пыталась было направить и Зубова просить Потёмкина побыстрее отъехать на войну. Тот испугался. Она отправилась сама, и мрачный Потёмкин уехал на юг...

Он вёл переговоры с турками, требовал независимости Молдавии, облегчения судьбы Валахии и уступки Анапы на берегу Чёрного моря. Но он уже ничего не мог сделать: и Турция, и вся Европа видели, как истощена Россия, а Турция уже снова выставила армию в двести тысяч человек.

Переговоры продолжались в Яссах, и Потёмкин писал:

«Место сие, наполненное трупами человеческими и животных, более походит на гроб, нежели на обиталище живых. Болезнь меня замучила...»

Из Ясс коляска со светлейшим доехала до первой станции, где готовилась встреча князю. Но он не допустил её и ранним утром выехал дальше.

Проехали лишь несколько вёрст, и Потёмкин остановил карету. Он приказал вынести его на воздух, прилёг на ковёр и положил голову на кожаную подушку. Через несколько минут его не стало. Конвойный казак положил на его глаза грязные медные пятаки...

Похоронили князя в Херсоне, в склепе под церковью. Но едва умерла императрица, Павел, ставший императором, приказал вырыть гроб, закопать его под тем же склепом так, чтобы и места не было видно, и скрыть могилу светлейшего! Ни одного памятника Потёмкину так и не было поставлено за всё время царствования династии Романовых...

ассветы уже стали холодными и промозглыми, и потому с самого раннего утра камердинер Зотов неслышно ходил по кабинету Екатерины, убранному толстыми красивыми персидскими коврами, зажигал спиртовку, на которой государыня всегда варила сама себе кофе в большой серебряной турке, и растапливал камин, вдыхая слабый запах дыма, тотчас уплывавший в комнату.

Екатерина вышла из опочивальни, уже одетая в стёганый шёлковый халат и меховые шлёпанцы, молча кивнула Зотову, и он неслышно удалился.

Она поставила на спиртовку серебряную турку, подождала, пока кофейная пена не поднимется и не соберётся в центре, вылила кофе в большую толстую керамическую кружку и отнесла её на письменный стол.

Императрица устроилась за столом, перебрала лежащие на нём бумаги, провела рукой по остро очиненным перьям и приоткрытой бронзовой чернильнице и невольно поглядела на левую руку, всё ещё забинтованную, но не дававшую о себе знать.

И слёзы сразу невольно покатились из её глаз, так и не успевших свести красноту от вчерашних потоков.

Екатерине сообщили вчера, что князь Потёмкин умер, и от тяжести этого известия она лишилась чувств, лежала в обмороке примерно полчаса, а потом вся вспыхнула от прихлынувшей к голове крови. Роджерсон, её придворный врач, вынужден был открыть жилу и пустить кровь...

И теперь ещё чувствовала Екатерина всю непоправимость известия, и слёзы потоком лились из её глаз.

Но она вздохнула, выбрала перо поострее и начала письмо к Гримму.

«Вчерашним днём, — медленно вывела она, — меня ударило, как обухом но голове. Мой ученик, мой друг, можно сказать, идол, князь Потёмкин Таврический скончался. О, Боже мой! Вот теперь я истинно мадам ла Руссурс (сама себе помощница — так звал её муж, Пётр Третий, при малейших неприятностях прибегавший к её советам и помощи, которого не пощадили клевреты Екатерины). Снова мне надо дрессировать себе людей!»