Долго ждать мне не пришлось.
— Эта, — ткнул мощным пальцем Володя.
— Да, она, — согласился второй.
Третий молча, но весомо кивнул.
Я был поражен.
— Вы уверены?
— Слушай, мы бываем пьяными, но мы не слепые.
— Ну, может, вы обознались? Светой на самом деле зовут другую…
Моя реплика осталась без ответа.
— Значит, ты, Володя, точно говорил с ней именно позавчера, в день убийства? И она просила, э-э, нанести тяжкие телесные повреждения Вадиму?
— Мы тебе уже все сказали, — не выдержал Вова. — Фули переспрашиваешь? Ты что, тупой?
— О’кей. — Я собрал фотки и спрятал их в файл. — Я передам Родиону вашу информацию.
— Захочешь нас сдать с этой историей в полицию, — с оттенком угрозы молвил Володя, — язык, на хрен, вырвем. Ты ведь понял, что мы не при делах?
— Вы ко мне пришли, мужики, — спокойно молвил я и встал. — Не я к вам. Хорошего вам отдыха.
Я вышел из бара.
Беззаботные люди слетали с горы, грузились на гондолу, веселились, вдыхали кристальный воздух. Румянец во всю щеку, улыбки на лицах… Они отдыхают, им легко, весело, а я копаюсь в этой грязи! Какого черта я, как идиот, занимаюсь этим делом? Зачем мне эти дерьмовые стриженые молодчики? Что мне, больше всех надо? Раньше я старался ради Леськи, а теперь мои отношения с ней испорчены — и, кажется, уже навсегда. Да и какая мне, по большому счету, разница, кто убил Вадима?
Я помотал башкой. Все запутывалось окончательно — потому что все трое гоблинов в девчонке (которая назвала себя Светой) уверенно опознали Стеллу.
Стеллу! Которая проявляла к Вадиму столь явные знаки внимания. Которая познакомилась с ним лишь неделю назад. Которая позавчера, в день убийства, не могла сидеть ни в каком здешнем баре в компании гоблинов, уговаривая их нанести увечья Сухарову. Потому что она ездила в тот день с мужем в Рованиеми. Но… Об этой поездке мы знаем только со слов Сыромятских. Значит, Родион и Стелла врали? Значит, они оба заодно? И кто такая Марфа?
Голова у меня кружилась. Я выкурил сигарету, так и не нашел ответа ни на один вопрос, сел в свою «Хонду» и отправился в сторону наших затерянных в лесу домиков.
Я считал своим долгом рассказать Лесе о результатах опознания. Слава богу, для этого мне не пришлось заходить в ее коттедж — и, значит, видеть тех, кого я видеть решительно не хотел: Женю и Петра.
Я встретил частную сыщицу по дороге. Она на лыжах возвращалась домой после прогулки. Леся уже сошла с лыжни и по заснеженной обочине поднималась в сторону наших домиков. Я увидел ее со спины, издалека. В горушку, без лыжни, она шла неуверенно. И даже не глядя ей в лицо, по одной только фигуре, было заметно, что она расстроена, растеряна, одинока. Меня кольнула жалость.
Я притормозил рядом с девушкой — Леся обернулась на звук мотора. Я опустил стекло.
— Садись, подвезу.
— Спасибо, не надо.
— Да ладно тебе.
— Нет, я дойду сама.
— Мне надо кое-что тебе рассказать. Что-то важное. И весьма секретное.
Тут она заколебалась, однако ответила:
— Езжай потихоньку рядом, вот и расскажешь.
Все время, пока мы вели сей содержательный диалог, она не останавливались, скользила, как и раньше, своим не слишком уверенным коньковым ходом. Мне приходилось следовать за ней на первой передаче.
— Нет уж. Надоело машину мучить.
— Тогда поговорим позже.
— Приходи к нашему коттеджу.
— О’кей.
И я нажал на акселератор, обдав упрямицу облаком выхлопных газов. Слишком уж непоколебимый у девушки характер, подумал я. Бескомпромиссный. Трудно ей будет в жизни.
…Я ждал ее, выйдя из машины и покуривая, метрах в пятидесяти от нашего дома. Леся наконец подъехала ко мне на своих лыжах. Лицо ее хоть и было раскрасневшимся после прогулки, но глаза смотрели уныло, как она ни старалась выглядеть бодрой и независимой.
Я рассказал ей о результатах опознания — все это время она не смотрела на меня: отстегивала лыжи, отряхивала их от снега, складывала вместе с палками.
— Значит, Стелла… — прошептала она. — Странно…
В ее глазах опять вспыхнул огонек азарта. Лицо преобразилось. Оно словно засияло. Надо же, до чего заводит Леську работа! И ведь видно, что деньги для нее, конечно, важны, но главный движок — интерес. Я даже позавидовал ей. Сроду меня так моя работа не увлекала. Разве что дневник свой я готов писать с такой же заинтересованностью. Но за него мне гонорары в евро не платят…
Тут из нашего домика вышел Саня и направился к нам. Одет он был по-прежнему цивильно — так же, как во время разговора с Петром в поселке. Я глянул на него с неприязнью — не знаю, сумел ли я ее скрыть. Выходит, Санька — по меньшей мере шантажист. А может, он ведет какую-то еще более сложную и подлую игру?
Игнорируя меня, сосед хмуро обратился к Лесе:
— Леся, раз ты по делу об убийстве вроде как главная, я хочу, чтобы ты собрала всех наших.
— Зачем?
— Я хочу сделать важное заявление.
— Важное правительственное заявление, — низким голосом проговорил я, пародируя дикторов советских времен.
Сашка метнул на меня недовольный взгляд. Интересно, чего он хочет? Чего добивается, созывая собрание? Собирается прилюдно поспорить с Гореловым? Или напрямик объявить его убийцей? Или требование всеобщего митинга — продолжение давления на Петю? Расчет на то, что тот, узнав, что объявлен общий сбор, дрогнет и пойдет на попятный? Удовлетворит требования шантажиста?
— Я постараюсь, — сказала Леся. — Может, сегодня за обедом? А ты можешь сказать, зачем?
— Нет.
— Или намекнуть?
— Нет. Ты узнаешь вместе со всеми. Вот тебе и стимул — все поскорее устроить.
…То ли стимул, то ли исследовательский азарт подействовал, но Леся собрала всех наших. Через два часа мы — одиннадцать оставшихся в живых — расположились за обеденным столом в коттедже номер два, где жили Гореловы.
Женя и Петя, вместе с Настей, по праву старших уселись во главе стола. Напротив них, между Стеллой и Родионом, втиснулась Леся. Мне показалось, что она специально не оставила подле себя места — для того, чтобы я не смог сесть рядом. Но я и не собирался. Да, я чувствовал себя слегка виноватым, но ни в коем случае не планировал прогибаться перед нею и тем более оправдываться.
Я исподволь окинул всех взглядом. Женя в мою сторону даже не смотрела. Петя тоже отводил глаза. Хотя я на его месте, скорее, засветил бы мне в глаз (простите за дешевый каламбур). Или он не догадывается, с кем и зачем ездила вчера ночью его жена?