Об Америке ни слова… Выходит, не такой уж он осведомленный, каковым себя считает. Иначе знал бы, что мы планировали, и понял бы, что ни в какой работный дом я идти не собираюсь.
Тут заговорила Майра:
— Не беспокойтесь за нее. У нее есть семья.
— А, ну да, тем более имеет смысл подписать эту бумагу. Значит, есть варианты — если не работный дом, то помощь своей семьи. Но зачем же хлопотать по поводу земли, ренты и налога на бедных, чтобы сюда приходили агенты и солдаты, которые будут досаждать ей, — ответил он Майре, а потом обратился ко мне: — Я мог бы избавить тебя от всех этих хлопот.
— Чтобы ее прогнали с земли? — сказал отец.
— Но у нее есть договор, — сказала Майра. — Совершенно законный. Покажи ему, Онора.
Майкл держал его за камнем возле нашего очага и планировал переписать его на Дуайеров в свой последний рабочий день. Я протянула листок пергаментной бумаги Билли Дабу.
— Да, действительно. Но какая жалость… — сказал он, качая головой с фальшивым выражением сочувствия на лице. — Сколько я уже таких бумажек видел-перевидел. Они ничего не стоят, когда поместье продано.
С хитрой улыбочкой он разорвал документ пополам.
— Сейчас тут новое управление. Серьезные бизнесмены. Лучше по-тихому уйти сейчас, чем дожидаться, когда вас отсюда вышвырнут. Я дам вам за все два фунта.
— А если мы повалим наш домик? — спросила я.
— Два фунта за все про все, миссис.
— Тогда я все-таки подожду судебного исполнителя. Прощайте, сэр.
— Дайте-ка мне подумать, — пошел на попятную Билли Даб. — Учитывая, что вы понесли такую тяжкую утрату, я сделаю для вас исключение. Если вы уйдете прямо сейчас, я дам вам три фунта и даже не буду просить разваливать вашу лачугу.
— По рукам, — ответила я, но сразу указала на котелок, висевший над очагом. — Это в сделку не входит.
— Забирайте его. Я усвоил тот урок, — рассмеялся он. — Не хочу, чтобы меня снова атаковала ваша Ирландская бригада.
— Спасибо, — сказала я.
Сняв котелок, я подошла к нашему застекленному окну. Стоял ясный день, и залив Голуэй заливали лучи солнца. Размахнувшись, я ударила котелком по окну, разбив стекло вдребезги.
— Онора! — воскликнула мама.
Все остальные промолчали.
Билли Даб надул свои толстые щеки и шумно вздохнул. Лицо его покраснело, я была уверена, что он хочет меня ударить.
Но не ударил.
— Напрасно, — только и выдавил он.
— Вы и так получили что хотели, — сказала я. — А мне не хочется давать вам еще и возможность перепродать стекло из окна, которое подарил мне муж.
* * *
Вот так. Наступил сентябрь. Пятнадцатое число, мой день рождения, месяц со смерти Майкла. День Богоматери Скорбящей. Мне исполнилось двадцать шесть.
— С днем рождения, Онора, — поздравила меня мама.
Вместе с Майрой они сидели у огня.
— Спасибо, мама.
Когда я с ней, мне так хорошо. Это утешает. Она такая мягкая. Детям очень спокойно с ней и папой — да и мне тоже.
Майра сразу заявила, что она была не так уж решительно настроена ехать в Америку и что даже хорошо, что мы не успели заплатить за билеты, потому что теперь у нас есть деньги, чтобы встретить зиму. А мама сказала, что благодарит Бога за хорошие уловы и за то, что Линчи не слишком давят с выплатой ренты.
Они решили, что теперь и я не хочу никуда ехать. Но так ли это? Этого я и сама не знала. Мысленно беседуя с Майклом, я говорила ему, что так я, по крайней мере, могу пройтись по пляжу Силвер Стрэнд и остановиться у большого камня, на котором мы с ним сидели в то утро. Могу подняться на Нокнукурух и помолиться за него на его печальной могиле.
Мама дала мне овсяной каши, сваренной из муки, которую мы с Майрой принесли из Голуэй Сити.
Странно. У меня было больше денег, чем когда-либо в жизни. За камнем у очага было припрятано пятьдесят три золотых соверена. Ах, Майкл, как же ты был прав относительно людей из компании Бьянкони. У них просто золотое сердце. Миссис Карриган дала мне десять фунтов от самого мистера Бьянкони. Она сказала мне, что тот до сих пор помнит громадного кузнеца Мерту Мора. Славная женщина.
— Вы вдова? — спросила я ее. Грубый вопрос, но слова эти как-то сами собой сорвались у меня с языка.
— Не вдова, — ответила мне тогда миссис Карриган, — хотя муж мой так много путешествует с мистером Бьянкони, что я чувствую себя ею.
Она не вдова. А вот мы, сестры Кили, теперь обе вдовы и вернулись к тому, с чего начинали — Барна/Фрипорт, рыбацкая хижина.
По дороге из города мы остановились у гавани. В заливе на якоре стоял высокий парусный корабль — «Кушламакри» готовился к своему последнему плаванию через Атлантику в этом мореходном сезоне. Мы долго стояли и смотрели на него.
— Все, с этим покончено, — наконец сказала Майра.
Так ли это?
После первой же ложки овсянки желудок мой вывернулся наизнанку. Теперь меня тошнило каждое утро.
Мама подозрительно взглянула на меня.
— Так ты?..
— Похоже, да, — ответила я.
Майра покачала головой:
— Тебе следовало бы быть более благоразумной, Онора.
— Майра… — начала мама.
— Пойду-ка я на улицу, к детям, — сказала я.
— Правильно. Свежий воздух тебе полезен, — откликнулась мама.
Маму тревожило, что я все время молчу, что скорблю по мужу без слез, а если я еще и беременна… Как бы я отправилась в путешествие теперь? Я не имела права потерять и этого ребенка — Майкла Джозефа Келли.
Сентябрьское солнце. В полдень его лучи еще давали тепло. Я прошлась по пляжу к месту, где играли наши дети. Бриджет помогала Стивену и Грейси копать в песке глубокие ямки, а Пэдди, Джеймси, Томас и Дэниел озорничали с прибоем — крались как можно дальше за отступающей водой и бросались наутек от следующей волны.
Джонни Ог помогал моему отцу привязать наш púcán в бухточке, где в залив впадал ручей.
Других детей на пляже не было — вероятно, они спали, дожидаясь еды, которую им принесут матери. Питание у всех было одноразовым. Наши ели дважды в день и при этом немного набирали в весе.
Вчера я застала Джеймси и Бриджет, когда они шли по пляжу к дороге на Голуэй Сити. Они сказали, что идут встречать папу. Разве он не вернется домой, побывав на небесах? А Стивен каждый вечер озадаченно смотрел на меня и спрашивал: «Папа?.. Папа?..» «Они не могут поверить, что он ушел навсегда», — как-то сказал мне Пэдди.