— Нет, только после получения персонального разрешения, — ответил он. — Это запрещено.
— Запрещено?
Собственный голос показался мне странным, а в ушах звенело.
Святой отец озабоченно взглянул на меня:
— Вам нехорошо, миссис Келли?
— Нет, отче, я в порядке. Просто голова немного закружилась.
— Может, мне позвать миссис Кули?
— Нет! Со мной все хорошо, правда. Думаю, тут немного жарко. Мне лучше заняться этими письмами прямо сейчас.
Он вышел из конторы. В этот миг я поняла, насколько важным для меня стал Патрик Келли. Мое тело говорило мне то, что мое сознание принять не могло. Мы были слишком тесно связаны, и я испытывала к Патрику вовсе не сестринские чувства. Взять хотя бы то, что он не выходит у меня из головы и я все утро только о нем и думаю. Что же я творю?
Я записала имена в церковную книгу, указала напротив них возможные даты бракосочетания и спешно ушла.
Препятствие к заключению брака. Эти слова непрерывно звучали в моей голове, пока я шла по Хикори-стрит. Шаг правой ногой, шаг левой…
* * *
Когда я вернулась домой, обед уже был готов и Бриджет усадила Грейси, Стивена и Майкла готовить уроки. Эта девочка вполне могла вести все хозяйство самостоятельно. Она обязательно окончит школу с высокими оценками, если только какой-нибудь парень не помешает ей в этом. Когда я была в ее возрасте — в шестнадцать, — ко мне из моря вышел мой Майкл.
Майкл… Он постоянно присутствовал в моем сознании, думаю даже, что он читал мои мысли. Он знал, что я навсегда останусь верной нашей любви, но теперь, когда у меня появились такие чувства к Патрику, его родному брату… Еще и сама Церковь запрещает подобную связь. Конечно, я никогда ничего такого не делала, но… Не обманывайся, Онора: твои мысли греховны, все до единой. Гони их. Займись каким-нибудь делом, чтобы голова твоя постоянно была чем-то занята. И не забывай проповедь священника — такие мысли могут низвергнуть тебя в преисподнюю.
Я сосредоточилась на детях и на обеде. Майры еще не было, мальчиков тоже.
— Подождем, — сказала я Бриджет.
Восемь часов, а их по-прежнему нет. Мы поужинали сами. Девять часов. Где же они все?
В половине десятого на кухню широким шагом вошел Пэдди, а все остальные парни — гурьбой за ним.
— Война, мама. Мы все записываемся в армию.
Они стояли рядом, все пятеро. Мужчины. Добрая подмога для меня. Мои сыновья.
Пэдди смотрел на меня глазами своего отца — синими с фиолетовым ободком по краям радужной оболочки. Руки его, крепкие, с мощными мускулами благодаря постоянной работе молотом в кузнице Слэттери, были сложены на груди. В июне ему исполнится двадцать один. Джеймси. В свои восемнадцать он был таким же высоким, как и Пэдди, но стройнее. Сохранился лишь легкий намек на его детскую круглолицесть. Ему до сих пор удавалось пользоваться своим «щенячьим» выражением лица, чтобы добиться от меня чего угодно. Он был очень серьезен — второй человек в команде брата.
Дэниел О’Коннелл Лихи выглядел моложе своих семнадцати. Кудрявые волосы и благодушный характер привлекали к нему девушек, но сегодня вечером он был мрачен. Джонни Ог стоял рядом с Пэдди: самый старший — ему уже исполнился двадцать один, — он был ниже всех ростом, зато самый уравновешенный и рассудительный из всей команды. Шелковый Томас, девятнадцатилетний джентльмен в желтовато-коричневых брюках и черном пиджаке тонкого сукна, тоже стоял вместе со всеми, высоко задрав свой похожий на клюв нос.
— Сепаратисты обстреляли Форт Самтре, мама. Президент Линкольн объявил войну, и мы вступаем в Ирландскую Бригаду, — сказал Пэдди. — Папина мечта становится реальностью, мама.
— Гвардейцы Шилдса, Эммета и Монгомери объединяются, — вставил Джонни Ог. — Они берут добровольцами всех.
Я уже слышала о группах, которые он упомянул. Это были ирландские военные клубы, которые парадом проходили по Чикаго в День Святого Патрика и 4 июля. Мужчины в зеленых мундирах с блестящими медными пуговицами несли на плечах ружья, размахивали флагами с вышитыми золотом арфами, листьями клевера и девизом «Erin Go Bragh» — «Ирландия навеки», — и все шумно приветствовали их. Это был момент великой национальной гордости. Попробовал бы кто-то пройти таким маршем в Ирландии, и Sassenach арестовали бы всю толпу. Но одно дело — демонстрировать боевой дух на Мичиган-авеню, и совсем другое — воевать по-настоящему.
— Никуда вы не записываетесь, — отрезала я.
— Ты не понимаешь, — возразил Пэдди. — Мы должны сплотиться ради чести нашей прежней родины и ради защиты новой. Так нам сказал полковник Маллигэн в таверне у Маккены. Он командует Бригадой.
— Правда? — удивилась я.
Джеймс Маллигэн, хотя ему исполнилось всего тридцать, стал одним из самых видных юристов в городе и настоящим джентльменом-католиком. Он был первым выпускником университета Святой Марии Озерной и редактором нашей католической газеты «Вестерн Тэблет». Лидер движения за трезвость, он недавно женился на Мэрион Ньюджент, воспитаннице школы при монастыре Святого Ксавьера из хорошей семьи. Именно Джеймса Маллигэна я всегда ставила нашим мальчикам в пример того, чего можно достичь в жизни.
— Ты, конечно, и сама хотела бы, чтобы мы послушали полковника Маллигэна, — сказал Джеймси.
— Но только не тогда, когда он зовет вас на войну, — снова отрезала я.
Пока я произносила это, вошла Майра. Она решительно протолкалась сквозь толпу ребят и сразу заявила:
— Мне плевать, пусть даже сам Святой Патрик проедет по Хикори-стрит на белом коне. Вы никуда не пойдете. — Она резко повернулась ко мне. — Наши клерки в магазине рассуждают точно так же — все готовы присоединиться к армии. По улицам невозможно пройти — повсюду толпы мужчин, выкрикивающих, что преподадут этим отступникам хороший урок.
— Так и будет, мама, — вмешался Джонни Ог. — Джонни-мятежник узнает, как могут сражаться ирландцы. Чикаго не единственный город, где формируются наши бригады. Ирландские отряды есть уже в Нью-Йорке, в Мичигане, в Бостоне, в…
— Нет, — перебила его я. — Нет, нет и еще раз нет.
— Но война продлится всего-то месяца три, мама, — убеждал Джеймси. — Это срок, на который мы подписываемся. А как только мы все уладим с сепаратистами, то поплывем в Ирландию. Освобожденные рабы и ирландцы вместе.
Я без устали качала головой.
— Ты что, забыла уже Лоренцо, Кристофа и мадам Жак? — спросил меня Пэдди. — Америка — наша страна. И она нуждается в нас.
— И еще, мама, у нас будет красивая форма, — вступил в разговор Томас.
— По мушкету каждому и длинный нож, — добавил Дэниел.