Мой век - читать онлайн книгу. Автор: Геда Зиманенко cтр.№ 16

Марк понравился мне с первого взгляда. Как пришла к секретарю ячейки, взглянула на него — у меня сразу сердце кольнуло. Но я, конечно, ни на что не рассчитывала: он высокий, статный, секретарь коммуны — все девушки на него вешались. И они же его критиковали: некрасивый, не умеет ухаживать, увалень.

На следующем собрании перед днем Красной армии стали обсуждать, кто навестит Марка, чтобы отвезти его экипажу подарки от коммунаров. Я сказала: «Я поеду». Так я поехала к нему в Наро-Фоминск один раз, а потом стала ездить каждый выходной. Мне выделяли сумму из коммунарского бюджета, я покупала гостинцы и ехала. Я пристрастия Марка знала и привозила ему сладкое. Военные меня запомнили и, как увидят, кричат: «Розин, к тебе красная шапочка приехала!» — я тогда красный берет носила. Марка я всегда заставала под танком — чумазый, руки грязные, в руках ветошь. Танкист он был отличный, в парад его танк первым шел по Красной площади, ему доверяли вести колонну. Он механизмы хорошо знал, все сам умел чинить. Ездил и на мотоцикле, и на танке.

С 14 лет Марк работал на сукновалке. Это очень тяжелая работа. А дома корова была, и он, старший мальчик, таскал бадью с пойлом для коровы, доил. Когда Марк приехал в Москву из Руд-ни, он сначала устроился линовальщиком в типографию на Арбате. Но его скоро уволили, потому что он не поладил с хозяином. Тогда он вместе со своими земляками — Ронькиным, братьями Застенкерами и Лившицем — встал на биржу. Ходили впятером и ждали работу. Сначала его послали мыть окна в ЦУМе. Затем вагоны грузил. Ну, а потом уже на стройку «Мосфильма» отправили. На стройке он был и каменщиком, и слесарем, и механизатором — постепенно осваивал профессии и переходил с одной работы на другую. Строило «Мосфильм» русско-германское акционерное общество «Русгерстрой». У них были передовые технологии: строили на теплом бетоне, добавляли не гравий, а шлак. Они прислали ленточный транспортер, на котором раствор поднимали наверх. Потом появилась бетономешалка, гравиемойка. А кирпич по старинке на козе носили, кранов не было. Коза — это доска шириной в 2 кирпича, которая ремнем крепится на спине. Положишь 20 кирпичей на козу — и лезешь по сходне вверх. Каждый кирпич 2,5 килограмма весит — вот и посчитай, какой груз таскал каменщик. Один раз Марк упал с лестницы — успел схватиться за трос и повис на нем. Мог тогда насмерть разбиться.

После того как Марка бросила невеста, я стала навещать его каждое воскресенье — и навещала все время, пока он был в армии. Тогда только воскресенье было выходным. Вставать приходилось рано: нужно и в город сходить — в баню, и белье постирать, и к Марку в Наро-Фоминск съездить.

Летом как-то Марку дали увольнительную на один день, и он приехал в коммуну. Мы пошли с ним гулять к Москве-реке. От бараков, где мы жили, недалеко — минут 15. Там два моста стоят, похожие, как близнецы. Марк купаться полез, а я не стала, его ждала. Он вылез из воды и подсел ко мне. Я была в платье в голубую полоску, которое сама себе сшила. Ветер подул, юбку поднял, и он вдруг положил руку мне на коленку. Я была очень строгих нравов и рассердилась на него. А он говорит: «Я с тобой собираюсь всю жизнь прожить, а ты на руку сердишься». Вот и все объяснение. Больше никто из нас ничего не говорил.

Вступил в строй кинопавильон, окончательно уехали рабочие строительных специальностей, появились новые люди — профессионалы кино, совсем не похожие на нас. Бараки перестраивали под квартиры. Коммуна пустела — все разлетались. Некоторые перешли работать на «Мосфильм»: Леша Жаров — механиком, Наташа — уборщицей. Те, кто не уехал, разделили барак на комнатушки — и ничего от коммуны не осталось. Я нашла работу в Теплобетоне, на Покровке. А жить где? Леша Жаров и Наташа говорят: «Оставайся, Геда, у нас». Кровати не было, спала на стульях. А скоро у них ребенок родился. Две трети заработка я продолжала, как в коммуне, отдавать Леше. Обедала на работе — в столовке. Утром, как было заведено еще в коммуне, — чай с куском хлеба; вечером тоже чаёк попьем.

Работала я сначала копировщицей, потом чертежницей, а затем техником. На работе познакомилась с Таней Сорокиной — она была на постройке учетчицей, обмеряла наши работы. Мы очень сдружились, она частенько помогала мне советами. В столовую в Спасоголенищевский переулок ходили вместе и по пути много переговорили о жизни. Интересный она была человек — «из другого общества».

Марк демобилизовался осенью, в ноябре, сообщил открыткой день, когда приедет. В тот день, когда он приезжал, хлестал дождь со снегом и была жуткая гололедица. Улицы в то время песком не посыпали, и дороги превратились в каток. Сотрудники после работы сунулись на улицу — и вернулись назад, сказали: «До дома не дойти». И начальник мне говорит: «Гедочка, переждите». А я рвалась домой — знала, что сегодня должен вернуться из армии Марк.

Куда Марк придет с поезда? Он этого не написал. Мы подумали с Наташей логически — и решили: туда, где была коммуна — больше ему в Москве идти некуда. Марк к нам и притопал с Киевского вокзала — автобусы тогда не ходили. Пришел в кирзовых сапогах, в шинели и с котомкой белья. Спрашиваем: «Как ты дошел?» Он говорит: «А что такое?» Мы говорим: «На улице гололед ужасный!» А он отвечает: «Я не заметил».

Поздно было, 12 часов ночи: как жить, где работать — пришел и пришел, там видно будет. Марку на полу постелили, а я опять на стульях устроилась — но мы так и не заснули: говорили всю ночь. Наташин малыш крепко спал, а я все рассказывала, как распалась коммуна, как я искала работу, и Марк про себя говорил.

Утром попили чай, я на работу побежала, а Марк пошел навестить земляков и начать поиски работы. Вечером Наташа говорит: «Ложитесь вместе — мы вам кровать уступим». Марк молчит, и я молчу. Опять спим — он на полу, а я на стуле. Так мы прожили 10 дней. По вечерам земляки Марка собирались: Гриша Лившиц, Илья Ронькин, братья Марк и Семен Застенкеры. Они и предостерегли Марка: ни в коем случае не иди в торговлю. Говорили: на тебя с твоим характером и принципами повесят все грехи и быстренько упекут за решетку. Было несколько таких предложений, и с хорошей комнатой, — но Марк отказался.

Как-то я с работы прибегаю: «Марк приходил?» — «Нет еще». Сижу, жду его. Вся ночь прошла — а он так и не вернулся. Тогда мы мало чего понимали — куда идти, где искать, кого спрашивать… Ночь прождала, а утром на работу пошла.

Вечером меня Наташа на крыльце встречает с загадочным лицом. «Марк пришел?» — «Нет, не пришел. Зато мальчик приехал, брат Марка». Зашла в комнату, а там действительно мальчик лет пятнадцати. «Тетя Геда, вот вам письмо от родителей. Папа сказал: можешь Марку отдать, а можешь Геде». Я была в изумлении: откуда отец Марка может знать про меня? А мальчик говорит: «Марк отцу написал, что он женится, а зовут жену Геда». Мне Марк ничего не сказал — я только от его брата и узнала, что он считает меня женой. И Марку я ничего не сказала. Так без слов начали вместе жить…

В письме родители Марка написали: «Ты теперь человек семейный, посылаем к тебе Шлему. Мы с ним сладить уже не можем, у отца руку отбил, все время к тебе рвется — воспитывай его сам». Ну, Наташа стала волчком крутиться, на стол собирать. «Давайте ужинать садиться, — объяснила. — Марка нет, но скоро он придет». Поужинали, спать легли: я на стульях, а Шлема (Сема) на месте Марка, на полу. На душе неспокойно: Москва большая — где он? не случилось ли чего?..