– Не нравится мне все это, – заявил Итан Эш и Жюль, пока они стояли и наблюдали за тем, как эти люди разговаривают между собой. – Похоже на обмен заложниками.
– Речь всего о нескольких днях, – ответила Жюль. – Похоже, матери Джоны нравится мысль поработать с ними и даже дать попользоваться ее песней, хотя я совсем не понимаю зачем. Мне кажется это ужасной ошибкой.
– Мне кажется, она страшно благодарна за то, что кто-то снова думает о ее музыке, – предположил Итан. – Иметь такой голос, как у нее, – это дар; но когда его никто не ценит – это очень расстраивает. Возможно, ее это сильно подбодрит. Но мы хотя бы увезем Джону отсюда. Его матерью займемся позже.
Пока Джона наблюдал за переговорами, ему пришло в голову, что он никогда не хотел убегать из дома, но ему всегда хотелось обрести свой дом в своей матери, бегущей за ним. И вот сейчас он и она так близко друг от друга, но она колеблется в нерешительности. Джона, впрочем, понимал ее. Ее ценят здесь, так же – не больше и не меньше – как ценили его. Он видел, как ей приятно это обожание, и его это успокаивало. Кому же легко все время волноваться о низкой самооценке и самолюбии своей матери? В общем, мать Джоны осталась на ферме еще на несколько дней и пела в кругу восхищенных и благодарных слушателей. Они не изменили своего восхищения под влиянием моды. Они не утратили интереса к таланту Сюзанны, который был для них чем-то непреложным, вроде звезды на небе; они просто хотели наслаждаться им. Творческому человеку иногда необходимо приспосабливаться, а иногда – искать своего зрителя и, найдя, остаться с ним. На некоторое время Сюзанна вернулась в Нью-Йорк, но не на автобусе, как планировала, а на фиолетовом микроавтобусе; она вернулась, чтобы забрать на чердаке кое-какие необходимые вещи и вместе с ними уехать обратно на ферму. Той зимой в Мэдисон-сквер-гардене состоялась встреча преподобного Мун Сон Мёна со своими последователями, тем вечером, когда арена была заполнена мокрыми плащами, кашляющими, но сияющими лицами, Сюзанну Бэй вызвали на сцену, где она исполнила свою фирменную песню с новыми словами. Ее голос был таким же сильным и чистым, как в молодости, и многие плакали, обуреваемые мыслями о том, как они слушали этот голос, когда были молоды, и как сильно изменилась их жизнь с тех пор. Многие из них порвали отношения с родителями, оставили спокойную жизнь в пригороде и отдались великой цели. Казалось, эта певица – такая особенная, такая талантливая – пела специально для них, и они были ей так благодарны. На этой же арене год спустя Сюзанна, в числе четырех тысяч других людей, вступила в брак. Ее жених Рик Маккенна – профессиональный укладчик ковров, член Церкви объединения из Скрантона в штате Пенсильвания – был младше нее на восемнадцать лет; они познакомились в тот момент, когда взялись за руки перед лицом Мессии. Сразу после церемонии Сюзанна Бэй с мужем сели в микроавтобус и вернулись на ферму, где должны были провести вместе остаток своей земной жизни.
Всему этому еще предстоит случиться, но сейчас Джона собрал свои вещи в небольшой узел и обошел ферму, прощаясь со всеми ее обитателями. Многие напоминали ему, что он не обязан уезжать, что его место здесь, что он снова попадет в руки дьявола. Обнимая этих людей, он чувствовал, как его изнутри сотрясает раздутая безымянная эмоция. По дороге в Нью-Йорк Джона собирался заснуть как младенец, ведь на ферме он почти не спал. Каждое утро на рассвете нужно было приниматься за работу, а молитвы продолжались до поздней ночи. Он сел в старую отцовскую машину Итана – почти такую же развалюху, как тот «Фольксваген», который привез его сюда. Джона смотрел сквозь окно заднего сиденья, как ферма исчезает в серо-коричневом облаке.
В городе его отвезли в мрачную гостиницу «Уикершем» недалеко от Пенн-стейшн, где в номере, оклеенном обоями цвета увядших роз, его ждал специалист по депрограммированию. Он работал целых три дня и три ночи; под конец Джона был сильно измучен лишением сна, что было частью программы, холодной картошкой из «Бургер Кинг», которой его кормили на заре, постоянным чтением вслух из брошюры с фактами о сектах и методах их воздействия; так что Эш с Итаном настояли на том, чтобы Джона несколько дней пожил с ними в Ист-Виллидж, и он с благодарностью согласился.
Было забавно вспоминать об этом впоследствии, ведь в той квартире у Эш и Итана не было гостевой комнаты. Вполне обыкновенное жилье, куда Эш принесла старый лоскутный коврик из своей детской. Они все еще жили в 1981 году, как и весь остальной мир. И в том 1981-м их жизни были неразрывно связаны, несмотря на ту любовь, которую Джона видел в воздухе вокруг Жюль, когда Итан смотрел на нее. Благодаря депрограммированию и тому, что Джона состоял в Церкви объединения довольно короткое время, Джона так или иначе забыл все, что он ощутил и узнал на ферме. Наставления постепенно улетучивались из его сознания подобно знаниям, полученным в рамках не слишком интересного курса в колледже. Но Джона никогда не забудет, как он видел живую любовь, которую Итан все еще испытывал к Жюль, а Жюль все еще испытывал к Итану. Джона никогда не забудет ее, но вряд ли когда-нибудь снова о ней заговорит.
11
Если вы назвали дочь Авророй, велика вероятность, что наступит момент, когда она не сможет носить это имя непринужденно и с достоинством, если только не вырастет очень красивой или очень самоуверенной. Деннис и Жюль этого не понимали, когда в ноябре 1990-го родился их ребенок. Имя обсуждали заранее, много спорили о том, какие имена подходят лучше к гремящему, как пустая консервная банка, хвосту Хэндлер-Бойд. Спорили в основном Жюль и Эш, а не Жюль и Деннис. Эш выросла в семье, где обоим детям дали необычные имена. Она знала толк в необычных именах, и Жюль позволила своему художественному вкусу подстроиться. Почему бы тоже не назвать своего ребенка необычно? Настроение Денниса было слишком неровным, и он не мог долго думать об одном и том же. Попробовал было, но скоро устал и в один прекрасный день сказал Жюль:
– А, решай сама.
Она не планировала беременеть, не сейчас. Ужасно неподходящее для этого было время. Не прошло и месяца после выписки Денниса из больницы, куда он угодил с микроинсультом, как на него навалилась депрессия. Ему назначили очередной антидепрессант, «Доксепин», но Деннис сказал, что с тем же успехом мог бы глотать леденцы. После колледжа его поддерживали на плаву ИМАО, но теперь он снова погрузился в нестабильное, подавленное состояние. Он пробовал разные комбинации препаратов, но настроение от них не улучшалось. Через месяц после инсульта Деннис вернулся на работу в «МетроКэр», но обнаружил, что не способен ни сосредоточиться, ни выполнять указания. И даже изредка стал не в меру увлекаться сюжетными образами, которые возникали в сером ультразвуковом измерении аппаратного монитора.
День, когда Денниса выгнали с работы, был обычным днем, какие бывают в клиниках, когда пациенты идут один за другим, и одной из пациенток оказалась девушка с болями в боку. Двадцать два года, симпатичная и привлекательная, она недавно окончила колледж в Кентукки, приехала в Нью-Йорк с потоком других выпускников и устроилась билетером в Радио-сити-мюзик-холл.
– Я все смотрю бесплатно, – поделилась она, лежа на кушетке спиной к нему. – Даже The Rockettes. И все концерты, они просто потрясающие, ведь в моем городе такого не увидишь.