Тоня подкинула Павловского мне и ушла готовить обед, который появился на столе между 21 ч. — 21 ч. 30 м. Все это время мы разговаривали с Павловским. Сначала он был враждебен, потом очеловечился; я отбил у него желание показывать себя, и под конец мы уже довольно мирно беседовали на темы научные и российские. Он делал попытки, совершенно в духе Марселя, меня пропагандировать. Я сразу ему сказал, что в этом нет никакой надобности, и затем довольно нелюбезно отбивал каждую попытку в этом стиле.
Между прочим, узнал, наконец, обстоятельства гибели Н. И. Вавилова: он был отправлен куда-то в Азию, пытался бежать через границу и в этой попытке потерял жизнь
[1929]. Я резко сказал Павловскому, что тут все возмутительно: и гибель ценного человека из-за прохвоста Лысенко, и то, что он сам как будто не понимает, что невинно сосланный Вавилов был вполне прав, желая вернуться к нормальной жизни.
У меня впечатление, что Павловский — один из многих Молчалиных, никогда не боровшихся ни с какими режимами, всегда со всем согласный и за это награжденный. Когда-то В. П. Волгин говорил мне: «Вот А. И. Некрасов: старый режим приучил его к повиновению; всюду он отвечает „слушаюсь“, никогда не спорит, и для нас он — самый приятный человек, не то, что вы, хотя вы — по духу наш, а он — монархист»
[1930].
* * *
16 ноября 1959 г.
Читаю «Очерки по истории географических открытий» Магидовича
[1931] и, в частности, главы о завоевании Сибири. Когда-то, в день моего восьмилетия, мне подарили детскую книжку Разина, где излагалось покорение Камчатки Владимиром Атласовым. Какой пристойный вид имела эта история, и как она отличается от действительности! Наши конквистадоры вели себя точь-в-точь как Кортец, Писарро и другие в Америке: беспощадное истребление, грабеж, насилия, война, тоже без пощады, между шайками грабителей. В результате из густо населенной Камчатки к началу двадцатого века сохранилось лишь нищее население — 2500 камчадалов. Вот они, эти идиотские толки о русском сердце, доброте, чуткости, понимании души туземцев. Ужасно
[1932].
* * *
11 февраля 1960 г.
Побывал в «Доме книги». Как и предполагал, все окружение жены Каплана — совершенно черносотенное. Один из ее родственников обедал у них как раз на следующий день после трагической облавы на евреев в августе 1942. Она, под свежим впечатлением, сказала: «Какой ужас происходил этой ночью», а он, не стесняясь присутствием Каплана, ответил: «Чем же ужас? Немцы очищают Францию, только и всего». Этот тип получил свою награду: при освобождении Франции был пристрелен резистантами
[1933].
* * *
28 февраля 1960 г.
Провел воскресенье совершенно иначе, чем предполагал. В 16 час. 30 мин. пришел редкий гость — Prenant, и мы разговаривали до 19 час. 30 мин., когда было уже поздно ехать к Тоне, и я остался дома. Разговаривали мы с ним о разногласиях в партии. Выйдя из нее, он рассчитывал спокойно работать в Сорбонне. Не тут-то было: с одной стороны — оппозиция старается его привлечь, с другой стороны — в партийной прессе травят и науськивают на него студенчество, что ему особенно неприятно
[1934].
* * *
15 марта 1960 г.
Неожиданно я узнал, что Чахотин работает у Полянского
[1935], и об этом Тоня знала еще в то время, когда Полянский был здесь. По ее словам, тогда же она советовала ему поговорить со мной о Чахотине, но об этом он не заикнулся. Результаты, конечно, будут, как всегда с Чахотиным: нет организации, которую бы им не стошнило. Всюду были интриги, мошенничество, недобросовестность, и не предупрежденные люди имели неприятности. В лагере он якшался с немцами, потом работал у них: темная лошадка, во всех отношениях. Сейчас предупреждать Полянского невозможно, и дело пойдет своим обычным путем
[1936].
* * *
16 марта 1960 г.
Визит Улина: за месяц в их «Русском доме» умерли 7 человек из 110 — процент значительный. Умерла г-жа Чичибабина, вдова химика; ей было 84 года
[1937].
* * *
17 апреля 1960 г.
Полянский прислал Тоне номер советского журнала «Гистология», где есть наглое письмо в редакцию Чахотина. Его стоит отметить: Роскин выпустил в свое время курс «Микроскопическая техника»
[1938]. Он у нас есть, ты его хорошо знала, и даже сейчас я нашел в нем закладку — листочек с твоим дорогим почерком. Так вот, Чахотин недоволен тем незначительным местом, какое ему отведено, и претендует на гораздо более высокую оценку, возмущается «неосведомленностью» Роскина, все это — с высокомерной наглостью. Надеюсь, что скоро и Полянского стошнит Чахотиным
[1939].
* * *
24 апреля 1960 г.
Едва я вернулся домой — звонок: гость — товарищ по лагерю Бриллиант, живущий в нашем сквере. Оказывается, он был на дружеском завтраке, на который я не мог попасть. Мы очень долго разговаривали обо всем, и о его поездке в Москву, и о его пребывании в Германии. Оказывается, Заферман всегда верен себе: «осторожен» до отвращения. Я спросил о Ярове: он умер от рака год тому назад. Славный был человек
[1940].
* * *
25 мая 1960 г.
Побывал в «Доме книги» сегодня, так как завтра — праздник Ascension, и магазины будут закрыты. Видел там Вершубского — одного из компьенцев, который был выслан в Германию вместе с Левушкой и другими за два дня до моего освобождения. По-видимому, он процветает и как будто забыл о своем германофильстве, довольно странном для еврея
[1941].