Генерал Алексеев - читать онлайн книгу. Автор: Василий Цветков cтр.№ 46

Генерал Алексеев должен был быть то дипломатом, то финансистом, то специалистом по морскому делу, по вопросам торговли и промышленности, государственного коннозаводства, земледелия, даже по церковным делам и пр. Только Алексеева могло хватить на все это. Он отказался на это время не только от личной жизни, но даже и от законного отдыха и сна. Его отдыхом было время завтраков и обедов; его прогулкой — хождение в штабную столовую, отстоявшую в полуверсте от Штаба, к завтракам и обедам».

По мнению контр-адмирала Бубнова, «генерал Алексеев был, бесспорно, лучшим знатоком военного дела и службы Генерального штаба по оперативному руководству высшими воинскими соединениями, что на деле и доказал в бытность свою на посту начальника штаба Юго-Западного фронта, а затем на посту Главнокомандующего армиями Северо-Западного фронта. Обладая совершенно исключительной трудоспособностью, он входил во все детали верховного командования, и, нередко собственноручно, составлял во всех подробностях длиннейшие директивы и инструкции».

«Однако, — отмечал также Бубнов, — он не обладал даром и широтой взглядов полководцев, записавших свое имя в истории, и, к сожалению, находился в плену, как большинство наших офицеров Генерального штаба, узких военных доктрин, затемнявших его кругозор и ограничивавших свободу его военного творчества. По своей политической идеологии он несомненно принадлежал к либерально настроенной, честной и любящей свою родину части русского общества, а по своему происхождению стоял ближе к интеллигентному пролетариату, нежели к правящей дворянской бюрократии.

Ведя чисто спартанский образ жизни, замкнутый но своему характеру, он был совершенно чужим человеком в придворных сферах, которых не почитал и держался от них елико возможно дальше, не ища ни почестей, ни отличий. Искренно любя свою родину и глубоко скорбя о ней душой, он был ей и своему любимому военному делу беззаветно предан, что и доказал, положив начало добровольческому движению против большевиков, коему посвятил свои последние силы и отдал свою жизнь».

Примечательна оценка, данная Бубновым ближайшим советникам Алексеева. «При генерале Алексееве неотлучно состоял и всюду его сопровождал близкий его приятель и “интимный” советник генерал Борисов. Он при генерале Алексееве играл роль, вроде той, которую при кардинале Ришелье играл о. Жозеф, прозванный “серая эминенция”, так в Ставке Борисова и звали. Он также жил в управлении генерал-квартирмейстера, и генерал Алексеев советовался с ним по всем оперативным вопросам, считаясь с его мнением. Весьма непривлекательная внешность этого человека усугублялась крайней неряшливостью, граничащей с неопрятностью. В высшей степени недоступный и даже грубый в обращении, он мнил себя военным гением и мыслителем, вроде знаменитого Клаузевица, что, однако, отнюдь не усматривается из его более чем посредственных писаний на военные темы. По своей политической идеологии он был радикал и даже революционер. В своей молодости он примыкал к активным революционным кругам, едва не попался в руки жандармов, чем впоследствии всегда и хвалился. Вследствие этого он в душе сохранил ненависть к представителям власти и нерасположение, чтобы не сказать более, к престолу, которое зашло так далеко, что он, “по принципиальным соображениям”, отказывался принимать приглашения к царскому столу, к каковому но очереди приглашались все чины Ставки. Однако, при всем этом он любил свое военное дело и по силе своих способностей посвятил ему всю свою жизнь. Трудно сказать, что, кроме этого, могло столь тесно связывать с ним генерала Алексеева; разве что известная общность политической идеологии и одинаковое происхождение.

Следующими по близости к генералу Алексееву были: полковник Генерального штаба Носков и генерал-квартирмейстер генерал Пустовойтенко. Первый из них но своим взглядам во многом походил на генерала Борисова, за исключением внешности, но которой он сильно смахивал на франтоватого “штабного писаря”. После революции он перешел на службу к большевикам и играл некоторую роль в красной армии. Второй из них играл при генерале Алексееве столь же бесцветную роль, какую играл генерал Янушкевич при великом князе Николае Николаевиче. Генерал Алексеев приблизил его к себе, вероятно, главным образом, потому, что он не мешал ему вести оперативное руководство и был точным и лишенным всякой инициативы исполнителем его воли и указаний.

Эти три лица принимали ближайшее участие в жизни и работе генерала Алексеева, пользовались особым его доверием, неотлучно находились при нем и всегда его сопровождали во время кратких прогулок, которые он иногда делал в парке, прилегающем к дому могилевского губернатора».

Мнение Бубнова о Борисове и Пустовойтенко представляется все же несколько преувеличенным. Для Алексеева было типичным стремление сохранить вокруг себя привычное окружение, и его «команда» в Ставке, несмотря на свою малочисленность, несомненно подходила ему психологически, а отнюдь не «политически» (тем более что политическими вопросами Алексеев в то время специально еще не занимался). Сослуживец-однополчанин Борисов, который занимался также сбором информации для подготовки в будущем издания «Истории войны», безупречные исполнители подготовленных Наштаверхом проектов — Пустовойтенко и Носков — вполне соответствовали его требованиям к штабным работникам. А Михаил Васильевич никогда не требовал от своих ближайших сотрудников большего, чем он рассчитывал от них получить.

Сделанный Бубновым вывод в отношении позиции Ставки, хотя и страдает определенной односторонностью, тем не менее не лишен интереса: «В большем или меньшем соответствии со взглядами генерала Алексеева и его окружения был сделан подбор новых офицеров Генерального штаба, заменивших собой получивших другие назначения офицеров бывшего Штаба великого князя Николая Николаевича. Новый личный состав Ставки, в котором потонули малочисленные остатки бывших сотрудников великого князя, наложил на нее иную печать, значительно отличавшуюся от того, можно сказать, возвышенно-рыцарского характера, который имел личный состав бывшей Ставки Великого князя; вследствие этого от новой Ставки трудно было бы ожидать проявления в критическую минуту возвышенных деяний и самопожертвования, что во время революции и обнаружилось».

Как вспоминал о. Георгий Шавельский, «дело и правда у него были на главном месте, и он всегда бесстрашно подходил к ним, не боясь разочарований, огорчений, неприятностей… Генерал Алексеев стремился узнать правду, какова бы она ни была. Когда я, по возвращении с фронта, являлся к нему для доклада, он часто обращался ко мне:

— Ну, о. Георгий, расскажите, что вы худого заметили на фронте? О хорошем и без вас донесут мне. Вот худое всегда скрывают. А мне надо прежде всего узнать худое, чтобы его исправить и предупредить худшее».

Но подобный пессимизм отнюдь не свидетельствовал о каких-то «пораженческих настроениях» или, как подчас утверждается в исторической публицистике, об «отсутствии патриотизма». Трезвый взгляд на ошибки и недостатки политико-экономической системы следовало ценить гораздо выше ничем не оправданного «оптимизма».

Сложно складывались отношения Ставки с Советом министров. По мнению Алексеева, от правительства, возглавляемого И.Л. Горемыкиным и, позднее, Б.В. Штюрмером, следовало требовать как можно больше для того, чтобы своевременно и в максимально возможном объеме удовлетворить все возраставшие военные запросы. Ситуация 1915 г., когда многие подразделения шли в бой с недостатком оружия и боеприпасов, не должна была повториться. Как отмечал министр торговли и промышленности князь В.Н. Шаховской, во время одного из совещаний генерал, который прежде «никакой политикой не занимался», в крайне резкой форме («так работать нельзя») обвинял правительственные структуры в невыполнении запланированных поставок снарядов летом 1916 г. Аналогичные претензии предъявлялись Алексеевым и в адрес Главного артиллерийского управления (ГАУ), возглавляемого генерал-лейтенантом А.А. Маниковским.