Генерал Деникин - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Черкасов-Георгиевский cтр.№ 79

Сразу сказалась черта Алексеева все делать (а значит, и контролировать) самому. Он не допускал сотрудников до злободневных проблем, стратегические директивы тоже сам определял, в общем, более или менее важные вопросы решал единолично. Деникин привык работать самостоятельно и откровенно высказался Верховному на этот счет. Алексеев изобразил искреннее удивление:

– Разве я не предоставляю вам самого широкого участия в работе, что вы, Антон Иванович!

Деникин не стал спорить, гораздо больше его волновало поведение военного министра Гучкова, всего правительства. Из него валили военные реформы по ненавистной Деникину установке: «демократизация армии». Приказ № 1 Петроградского Совета словно б распечатал канализацию, из которой хлынула вонючая муть, подрывающая воинские устои, гробящая дисциплину. Хлестало необдуманно, скороспело и, главное, без всякого учета мнения Ставки. Генерал видел, что когда-то ключевую по военному делу Ставку превратили в придаток военного министерства с совершенно безапелляционным Гучковым.

Антон Иванович, разобравшись с данной диспозицией недели за три, начал вставать на дыбы перед петроградскими самостийниками. Он пошел в открытую против действий новой власти, разлагающих армию. Интригам Деникин всегда был чужд, рубил с плеча. Это оценил Алексеев, увидел также, что необласканный им начштаба верно прикрывает и его по всем фронтам. «Калошный» генерал сначала удивился, а потом восхитился гражданским мужеством огнеупорного во всех отношениях Деникина. Они подружились. Антон Иванович вспоминал:

«Со временем я установил с генералом Алексеевым отношения, полные внутренней теплоты и доверия, которые не прерывались до самой его смерти».

Чистосердечный Деникин идеализировал Алексеева. И когда Верховный поведал ему о заговорщиках конца 1916 – начала 1917 годов, от которых он якобы отделался, Деникин безоговорочно поверил. Алексеев изложил ему, что приступили к нему те люди в Крыму, где он лечился до начала революции, о чем Антон Иванович потом написал:

«Они совершенно откровенно заявили, что назревает переворот… Просили совета. Алексеев в самой категорической форме указал на недопустимость каких бы то ни было государственных потрясений во время войны, на смертельную угрозу фронту, который, по его пессимистическому определению, и так не слишком твердо держится, и просил во имя сохранения армии не делать этого шага.

Представители уехали, обещав принять меры к предотвращению переворота».

К началу апреля 1917 года вооруженные силы были «оккупированы» комитетами, советами, всякого рода солдатскими организациями. Они лезли во все зазоры армейской жизни, сея вражду между офицерами и солдатами. Дошло до того, что комитетчики получили право смещать неугодных им офицеров и ставить «подходящих».

Деникин видел, что правительство превратило армию в арену политической борьбы, невзирая на войну. Его возмущение достигло предела:

«Итак, в русской армии вместо одной появилось три разнородные, взаимно исключающие друг друга власти: командир, комитет, комиссар. Три власти призрачные. А над ними тяготела, над ними духовно давила своей безумной, мрачной тяжестью – власть толпы».

* * *

В апреле в Петрограде из эмиграции появился в немецком зампломбированном вагоне Ленин, который призвал к переходу от «буржуазно-демократической революции к революции социалистической», и деятельность Совета пошла к высшей точке кипения. В начале мая вышел приказ по армии и флоту – «Декларация прав солдата».

Его начинка настолько превращала армию в толпу, что даже Гучков, как-то переживший Приказ № 1, тут не выдержал. Он вышел из Временного правительства вместе с министром иностранных дел лидером кадетов П. Н. Милюковым, и на гучковское место встал военным министром 35-летний А. Ф. Керенский. С ним во «временных» оказалось шесть министров-социалистов.

Керенский, совершенно чуждый военному делу, порешил начать фронтовое наступление. Для возбуждения «революционного патриотизма» он сменил пиджак на военный френч и стал челноком мелькать между Петроградом и фронтом, ораторствуя на эту тему.

Из Ставки в письмах Асе Чиж Деникин комментировал свое отношение к происходящему так:

5 апреля 1917 года

Политическая конъюнктура изменчива. Возможны всякие гримасы судьбы. Я лично смотрю на свой необычный подъем не с точки зрения честолюбия, а как на исполнение тяжелого и в высшей степени ответственного долга. Могу сказать одно: постараюсь сохранить доброе имя, которое создали мне «железные стрелки», и не сделаю ни одного шага против своих убеждений для устойчивости своего положения… Все это пустяки. Если… только волна анархии не зальет армии…

3 мая 1917 года

Безропотно несу крест. Иногда тяжело. И не столько от боевой обстановки, сколько от пошлости и подлости людской. Политика всегда не честна. Пришлось окунуться в нее, и нужно выйти незапачканным…

14 мая 1917 года

Медленно, но верно идет разложение. Борюсь всеми силами. Ясно и определенно опорочиваю всякую меру, вредную для армии, и в докладах и непосредственно в столицу. Результаты малые. Одно нравственное удовлетворение в том, что не пришлось ни разу поступиться своими убеждениями. Но создал себе определенную репутацию. В служебном отношении это плохо (мне, по существу, безразлично). А в отношении совести – спокойно… Редкие люди сохранили прямоту и достоинство. Во множестве – хамелеоны и приспособляющиеся. От них скверно… От них жутко…

* * *

Разочаровалось Временное правительство в Верховном Алексееве, тем более что отстаивавший его Гучков ушел. «Подпер» лишь целеустремленностью своего начальника неуемный Деникин. Их тандем раздражал правительство, а в Петроградском Совете Деникина уже ненавидели. Новый военный министр Керенский настоял на более «революционной» фигуре главкома, которую в самом начале еще предполагали: генерал Брусилов. Он заступил на должность Верховного 22 мая 1917 года.

А. И. Деникин:

«Назначение генерала Брусилова знаменовало собой окончательное обезличение Ставки и перемену ее направления: безудержный и ничем не объяснимый оппортунизм Брусилова, его погоня за революционной репутацией лишали командный состав армии даже той, хотя бы чисто моральной опоры, которую он видел в прежней Ставке».

В Могилеве Брусилова приняли крайне сухо и холодно. Тут хорошо помнили, какэтого «революционного генерала» в Каменец-Подольске толпа носила в красном кресле. Его поведение при встрече подтвердило, что бывший паж окончательно заалел. Обходя почетный караул георгиевцев, Брусилов не поздоровался ни с кем из офицеров, и даже – с их командиром, израненным, «железным» кавалером полковником Тимановским. Зато долго жал руки солдат: у посыльного и ординарца от ошеломления выпали винтовки, взятые на караул.

Деникин понимал: с Брусиловым ему не служить, – причем знал, что на его место уже «заготовлен» генерал Лукомский. Тот, испытанный «младотурок», больше подходил Брусилову. Тем не менее, великосветски изощренный Брусилов недоуменно осведомился у Деникина: