Авантюры открытого моря - читать онлайн книгу. Автор: Николай Черкашин cтр.№ 96

«Следователь: Как видно из предъявленного вам заключения экспертов, пограничные катера не влияли на курс «Сторожевого», который после прохода Ирбенского маяка мог лечь на любой курс. Этот вывод экспертов опровергает ваше утверждение, что назначить курс двести девяносто градусов, ведущий к шведскому острову Готска-Сандён, вас вынудили действия пограничных катеров, маневрировавших на острых курсовых углах…

Саблин: Я не утверждаю, что пограничные катера специально произвели маневры… Курс же двести девяносто градусов я назначил совершенно произвольно, без учета его конечной направленности, тем более что на карте, находящейся в тот момент на столе автопрокладчика, не имелось изображений шведского берега и шведских островов ^[35].

Следователь: Из заключения штурманской экспертизы видно, что к 10 часам 09 минутам после отхода пограничных катеров от БПК на 50 кабельтовых «Сторожевой» следовал примерно 23 минуты без сопровождения, но назначенный курс не менял. Почему же за этот период вы не изменили курс, ведущий в сторону Швеции, и удалились от берегов СССР?

Саблин: Я еще раз заявляю, что курс в тот момент не имел для меня никакого значения: я старался уйти как можно дальше в открытое море от советских берегов».

Представьте себе картину с точки зрения шведской пограничной службы, в зону ответственности которой устремился большой противолодочный корабль соседней страны, сопровождаемый пограничными, тоже чужими, кораблями, а также боевыми самолетами… Трудно сказать, чем бы это могло закончиться. Не исключено, что и серьезным военным конфликтом. По крайней мере это могло произойти…

Виня во всем Саблина, Борискин забывает сказать, что в подобных ситуациях законный долг одного правительства предупредить другое о происходящем инциденте. Но этого сделано не было, как не было потом предупреждений на межправительственном уровне о взрыве на Чернобыльской АЭС и радиоактивном облаке, плывущем в сторону Швеции, о заблудшей в шведских фиордах советской подводной лодке, о гибели атомарины у острова Медвежьего. Так что счет ответственности за возможный международный конфликт генерал Борискин должен предъявить и брежневской партийно-государственной верхушке. Но это другая грань проблемы. Многозначительный подсчет миль от берегов Швеции в обвинительном заключении был рассчитан на людей, не сведущих в географии района, или на тех, кому недосуг было заглянуть в карту Балтики. И тем не менее любой школьник, открыв географический атлас, поймет, что если Саблин действительно стремился уйти в Швецию, то курс ему надо было держать не на остров Готска-Сандён, а на остров Форё у Готланда, он ближе, и курс двести семьдесят градусов быстрее бы привел «Сторожевой» в иностранные терводы. Так что Саблин не кривил душой, заявляя, что курс в тот момент не имел для него никакого значения. Да и, поверни он на фарватер, ведущий в Финский залив, борискины все равно бы обвинипи его в том, что нос корабля смотрел и сторону Финляндии. Там, куда ни поверни из Ирбен — на запад ли, на север, на юг, — либо Дания, либо Швеция, либо Финляндия.

Почему «шведская версия» так быстро пошла гулять по начальственным умам? Да потому, что были, как говорится, печальные прецеденты.

Ушел на корабельном катере из советской военно-морской базы в Польше (Свиноуйсце) морской офицер Артамонов, прихватив по пути возлюбленную даму.

Еще раньше, в мае 1962 года, к берегам острова Готланда (заметим, не Готска-Сандён, а кратчайшим путем к Готланду) лейтенант Плешкис пригнал вспомогательный корабль советского Балтфлота. Встал на якорь и попросил политического убежища. Шведские власти его приняли, а корабль увел в родную базу помощник советского военного атташе в Стокгольме капитан 3-го ранга Коновалов.

Так что шведские берега были воистину притчей во языцех…

Добровольский тщательно сложил газету, с которой, собственно, и начался наш разговор, и отодвинул в сторону:

— Я должен сказать вам, что мои слова приведены здесь неточно. Корреспондент Быстров брал у меня интервью ночью, так как материал планировался на утро. Я заметил искажение моих мыслей, попросил поправить. Быстров обещал, но материал отложили, и он забыл. Забыл упомянуть о моем сообщении, что на «шведской версии» настаивали председатель Верховного суда СССР и Главная военная прокуратура. Саблин же мне так говорил: «Я бы мог уйти на Готланд за час… Шел же на норд-вест, потому что справа по курсу были мели». И еще: «Бардак на флоте проявился даже в том, как нас задерживали. Достаточно было бы закрыть боковые ворота в устье Даугавы». Самолеты и в самом деле сразу «Сторожевой» в море не нашли. Обстреляли поначалу какое-то судно.

…Вообще следствие по делу Саблина было несложным. Я гарантировал ему объективность, и все листы протоколов он подписал. Практически он ничего не скрывал… Никаких очных ставок не проводил — не было противоречивых показаний.

Его приносили из изолятора на носилках. Сначала ходил на костылях. Потом, по рекомендации врачей, его стали приносить на носилках. Вот там, в коридоре, — железная дверь лифта. Кабинет рядом, нести недалеко…

Да… Располагался в кресле полулежа-полусидя, чтобы не тревожить раненую ногу. Пили чай и говорили не только о том, кто за кем гонялся на корабле. Он был интересный собеседник. Я порой заслушивался. Начальник даже подтрунивал: «Смотри, он и тебя разагитирует». Ну, мне-то что, а вот генералу армии Епишеву, начальнику тогдашнего Главпура, спорить с ним трудновато было. Тот прилетел еще в Ригу, по горячим следам. В окружении политических генералов… Посмотреть на балтийского Шмидта.

«Ну что тебе, сынок, не хватало?! Чем тебя Советская власть обидела?» Саблин отвечал. И — как козырями — ленинскими цитатами крыл. Епишев ему так, а он: «А вот Ленин иначе думал!» И номер тома, страницу…

Епишев в шоке. Другие подходили, диспут продолжался в том же духе… Запас сведений и фактов по всяким ЧП и безобразиям у него огромный был. Умел расспрашивать матросов, возвращавшихся из отпусков.

По правилам ведения протокола требовалось крамольные мысли записывать в сослагательном наклонении: «Подследственный такой-то заявил, что в СССР якобы нет демократии». Боялись даже такой, «протокольной», пропаганды. А он — открытым текстом, в полный голос…

Хорошо держался. Иногда производил впечатление фанатика. Слишком тверд.