Авантюры открытого моря - читать онлайн книгу. Автор: Николай Черкашин cтр.№ 102

Не помню, кто меня надоумил обратиться к писателю Ивану Стаднюку, но, выслушав мои сбивчивые объяснения, Иван Фотиевич предложил приехать к нему домой. Вскоре я уже раскладывал у него на столе фотографии Саблина, ксерокопии его писем. Я не ожидал от него, человека старого закала, «сталиниста», сочувствия к моему герою. Тем не менее Стаднюк его принял, понял всю чудовищную нелепость надвигающейся краснозвездовской публикации и стал звонить в Главпур. Только ему, писателю с большим авторитетом в высших военных кругах, удалось почти невозможное: быстровский материал из номера сняли и отложили, с условием что и я не буду публиковать свой очерк. И если он где-нибудь будет напечатан, то тут же выйдет и «Дело Саблина» в «Красной звезде». На том и порешили. Ни войны, ни мира. Мы выиграли меньшее из зол — молчание.

Но, видимо, там, наверху, хотели более надежных гарантий. Поэтому в один прекрасный вечер на пороге моей квартиры возник гость в штатском. Им оказался ни много ни мало начальник одного из главных управлений КГБ генерал-лейтенант Василий Степанович Сергеев. Визит этот поверг моих домашних в великое смятение, хотя все и понимали, что в недобрые старые времена беседа наша протекала бы не на кухне за чашкой чая, а на Лубянке и без чая, в других тонах. Но… шел четвертый год перестройки, и понятие «демократия» уже не было пустым звуком. Гость мой оказался интересным собеседником, человек широких взглядов, он даже улыбнулся (в знак согласия?), когда я назвал его ведомство «комитетом собственной безопасности», но все его дружеские, почти отеческие, внушения сводились к тому, что очерк о Саблине печатать не надо, что публикация его может нанести огромный вред государству, переживающему такие катаклизмы, и что, не дай Бог, после прочтения моего опуса какому-нибудь командиру атомохода, не согласному с идеалами перестройки, придет саблинская мысль вывести корабль в нейтральные воды и оттуда грозить всем нам ядерным оружием.

— Но атомная лодка не мотоцикл, — возражал я, — и для ее угона нужно, чтобы саблинская мысль захватила, кроме командира, и большую часть экипажа, который запустит реактор, турбины, подготовит ракеты к старту… К тому же идеи носятся в воздухе, редкий командир на флоте не знает о саблинском поступке, и почему именно мой очерк с таким печальным концом (пуля в затылок) должен вдохновить атомоходчика на подобную авантюру?

Мы говорили долго. Нам так и не удалось убедить друг друга. Консенсуса, как говорится, не получилось.

После этого диспута за чашкой чая я почувствовал, как телефон мой стал негласным сотрудником органов, хотя и не получал от них никакого вознаграждения. При неосторожном слове «Саблин» в микрофоне что-то щелкало и слышимость явственно ухудшалась.

Не дожидаясь повторных визитов коллег Сергеева, я отнес и разослал очерк во все мыслимые и немыслимые органы советской печати. «Печатайте, кто сможет!»

Очерк бодро набирали, уверяли меня, что именно их журналу или их газете непременно удастся его напечатать, и… обескураженно возвращали мне гранки на память. Очень скоро у меня скопилась целая коллекция всевозможных шрифтовых наборов. Я мог поздравить себя с достижением, достойным Книги рекордов Гиннесса: по количеству снятых публикаций в бесцензурную эпоху гласности. Но, полагаю, у зэка всегда больше шансов сбежать, чем у его тюремщика — предотвратить побег, ибо зэк думает о бегстве все время, а тюремщик — время от времени. Именно так произошло и с несчастным очерком. Ответственный секретарь журнала «Родина» Владимир Долматов отправился в отпуск в родной уральский городок Ирбит и там, в интервью местной газете, сообщил коллегам, что среди прочих планов у журнала есть намерение опубликовать очерк о капитане 3-го ранга Саблине, который в 1975 году совершил то-то и то-то… Через какое-то время районная газета «Заря Ирбита», не читаемая московскими цензорами, опубликовала большой отрывок из моего очерка. Местный же цербер решил, что это перепечатка из журнала «Родина», и не стал препятствовать. Долматов завел в своем журнале рубрику «Из обзора местной прессы»; честно ссылаясь на «Зарю Ирбита», поставил весь очерк в очередной номер и… получил разрешение на публикацию. Этот ход конем блестяще оправдался бы, если бы не сроки выхода журнала. Очередной номер, увы, опаздывал к читателю почти на полгода. Это я сам испытал на себе как подписчик «Родины». И вдруг…

И вдруг тишину напряженного перемирия разорвал шальной выстрел.

Двадцать седьмого февраля 1990 года газета «Известия» опубликовала реплику собственного корреспондента в Нью-Йорке Шальнева «Был ли бунт на советском эсминце?». Задавая сей риторический вопрос «компетентным органам», собкор рассказывал, как видится наша морская драма, разыгравшаяся на Балтике, американцам да и вообще людям западного мира.

Самое печальное — это то, что заметка в «Известиях» была снабжена комментарием юриста из КГБ генерал-майора юстиции Борискина, который без тени сомнения брал на себя роль рупора брежневского правосудия, объявлял Саблина преступником, угонявшим корабль в сторону шведских территориальных вод, и авторитетно информировал советскую общественность, что «бомбометание велось не по кораблю… и, конечно, ни одного попадания, ни одного повреждения ни на палубе, ни на надстройках не было».

Подобной же ложью было и утверждение, что «пособник Саблина» матрос Шеин ранее отбывал срок за кражу. Никакого срока Шеин не отбывал.

От себя редакция добавляла, что она хотела бы узнать о событиях 8–9 ноября 1975 года более подробно, а также то, как Саблин «решился на такой крайний шаг, что думал и ч т о исповедовал?»

Тут автор редакционного послесловия покривил душой, как и комментатор. Дело в том, что очерк «На грозный бой…» с последним письмом Саблина, в котором тот излагал, к а к он решился на такой крайний шаг, что думал и что исповедовал, давно лежал в секретариате «Известий», но после неудачи «Правды» газета решила не рисковать. Я позвонил в редакцию и предложил опубликовать очерк как отклик на выступление Шальнева и Борискина, тем более что собкор справедливо восклицал: «Печально, когда на Западе пишут и защищают диссертации о событиях, которые происходят в нашей стране, но о которых мы сами ничего не знаем. Обидно, когда о своей истории — какой бы грязной или печальной она ни была — мы узнаем из книг зарубежных авторов, из фильмов их режиссеров».

В ответ было сказано:

— Мы согласны с генерал-майором Борискиным и будем придерживаться официальной версии.

Что делать?

На помощь пришла «Комсомольская правда», газета, с которой началась когда-то моя журналистская стезя. В тот же день главный редактор Владислав Фронин отправил очерк в набор, материал был выставлен в полполосы, и 1 марта «Последний парад» с портретами Саблина, его братьев и снимком «Сторожевого» вышел в пику известинской публикации.

Спустя сутки «Красная звезда» швырнула в Саблина свой камень, давно пригретый за пазухой.

Еще через несколько дней к позиции «Комсомолки» присоединилась и «Советская молодежь» из Риги, опубликовав в тр£х номерах очерк Майданова «Прямо по курсу — смерть».

Ну что ж, последняя (последняя ли?) запретная теме эпохи гласности была открыта… Началось всенародное обсуждение, осмысление деяния Валерия Саблина. Оно продолжилось и в документальном фильме молодого белорусского кинорежиссера Владимира Дашука «Форс-мажор», отрывки из которого были показаны за три недели до путча по Центральному телевидению. Телекадры с рассуждениями авторов фильма о мотивах и смысле саблинского выступления вызвали яростный гнев у министра обороны Язова и главного военного прокурора Катусева. В Останкино был послан офицер с требованием снять видеокассету с крамольной программой и доставить ее в секретариат министра. Зачем? Помахать после драки кулаками? Пугануть инакомыслящих авторов?