Дюма - читать онлайн книгу. Автор: Максим Чертанов cтр.№ 73

Даром все это не прошло: на одном из судов 1847 года Дюма говорил, что работа довела его до невроза и подорвала здоровье. Еще бы не подорвала: в безумном 1844 году он, кроме романов с Маке, умудрился написать еще массу текстов самостоятельно. Серия статей «Письма о драматическом искусстве» в газете «Мирная демократия»; повесть «Кюре Шамбар» о священнике, нарушившем тайну исповеди (сюжетный ход взят из «Ванинки») в издательстве «Поттер». Мистическая «История одного мертвеца, рассказанная им самим» для издательства «Бодри»: врач влюбляется в больную, сам умирает, Сатана оживляет его и дает провести с женщиной ночь, он жив, но она-то давно мертва. Близко к эстетике Гофмана, хотя местами больше напоминает Стивена Кинга, особенно когда Сатана говорит герою: «Утрите лицо, у вас в щеке червь…» Притча «История одной души»: душа гордится будущим рождением у богатой матери, Бог ее наказывает: мать умирает при родах. Очерк «Замок и госпиталь Мон-Кармель в Палестине» в издательстве «Фэн» с соавтором, собирателем народных песен Адольфом Дюма. Новелла «Ловля сетями» из итальянской истории в газете «Обзор фельетонов». Детективная пьеса «Лесники» с Левеном и Брунсвиком, поставленная в театре Варьете 15 марта 1845 года. И еще он в 1844 году начал (и будет делать это регулярно) писать сказки — в основном переложения иностранных, но иногда и самостоятельные: «Эгоист» — о жадном фермере, которого наказывают гномы, «Николя-философ» — как крестьянин променял лошадь на корову и так далее, «Медовая каша графини Берты» — из жизни эльфов, и, наконец, «Щелкунчик» — именно по этому тексту, а не по новелле Гофмана, в России директор императорских театров И. А. Всеволожский заказал Мариусу Петипа балет.

Большинство русских и советских литературоведов писали, что вариант Дюма — дрянь, некоторые отмечали, что он «светлее», чем у Гофмана, без фрейдистских мотивов. Но это почти точный перевод, лишь иногда отходящий от оригинала: текст Гофмана начинается фразой «Двадцать четвертого декабря детям советника медицины Штальбаума весь день не разрешалось входить в проходную комнату, а уж в смежную с ней гостиную их совсем не пускали. В спальне, прижавшись друг к другу, сидели в уголке Фриц и Мари…», а Дюма, забыв собственный принцип, предваряет энергичное начало разъяснением: «Однажды в городе Нюрнберге жил-был один президент банка… У него были сын и дочь. Сыну было 9 лет и его звали Фриц…»; он также счел нужным немного «разжевать» Гофмана, описывая битву Щелкунчика с мышиным королем и придав ей сценической наглядности.

И это не все: в том же году он закончил серию статей об итальянских художниках и начал историческую хронику «Людовик XIV и его век», вышедшую в 1845 году в издательстве «Дюфур и Фейен». Как это возможно даже при восемнадцатичасовом рабочем дне, представить сложно: современники заподозрили Дюма в эксплуатации чужого труда. Не впервые: еще в 1830-х годах, когда он писал не так уж много, критик Луи де Ломени в памфлете «Галерея знаменитых современников» бранился: «Пораженный постыдной заразой индустриализма… г-н Дюма телом и душой отдался культу золотого тельца… Физически невозможно, чтобы он написал или продиктовал все, что появляется под его именем». Теперь под его именем появлялось куда больше, вдобавок был успех, громадный заработок, и расцвела зависть. Филибер Одебран в книге «Дюма и Золотой дом» (1888) вспоминал, что на Дюма очень обижался Бальзак: «Обиду легко понять. Он сам хотел печатать романы с продолжениями, но они были намного тяжелей для читателя. Жирарден заменил его „Крестьян“ на „Королеву Марго“». В декабре 1844 года литератор Жан Батист Жако (псевдоним «Эжен де Мирекур»), ранее предлагавший Дюма соавторство, но отвергнутый, обратился в Союз писателей, требуя осудить «цеховой принцип работы отдельных авторов, из-за которого одиночки не имеют возможности заработать на жизнь».

«Цеховой принцип» в XIX веке был распространен, в том числе во Франции: к примеру, Огюст Лепуатвен д’Эгревиль (1791–1854) работал в «бригаде», нанимая, в частности, Бальзака, и выпускал не меньше романов, чем Дюма с Маке. Но Мирекур, обиженный Дюма, сосредоточился на нем: «Это плодовитое перо умудряется недостойными средствами утраивать доход, нанимая скромных помощников, у которых он покупает работу». Председателем союза был тогда критик Вьенне, один из тех, кто когда-то пытался запретить «Антони»; он, вероятно, был не прочь осудить Дюма, но Маке, член союза, дать показания против соавтора отказался, заявив, что доволен сотрудничеством и претензии третьих лиц ему непонятны. Тогда Мирекур написал Жирардену, требуя «закрыть двери перед беззастенчивым торгашом» и открыть их перед «талантливыми молодыми авторами». Жирарден ответил, что его читатели желают Дюма, а не «талантливых молодых авторов», а Дельфина Жирарден высказалась в «Прессе»: «Бальзак и Дюма пишут от пятнадцати до восемнадцати томов в год, им не могут этого простить… пусть они напишут по одному-единственному, совсем маленькому и посредственному, который никто и читать не станет, вот тогда посмотрим. Слишком большой багаж мешает войти в Академию…»

Мирекур 20 февраля 1845 года выпустил брошюру «Торговый дом „Александр Дюма и К°“»: разобрал тексты Дюма и назвал имена «подлинных авторов»: Левена, Буржуа, Гайярде, Нерваля, Мериса, Мальфия, Маке и даже Готье, с которым Дюма совместно не работал. Были и личные оскорбления: «Поскребите г-на Дюма, и вы обнаружите негра… Как вождь индийского племени, которому путешественники дарят бусы, г-н Дюма любит все, что блестит… Он собирает ордена всех народов… негр во всем! Хвастун, лжец, то гордый, как Сатана, то фамильярный, как бакалейщик; сегодня неистовствует, завтра трусит. Он вербует перебежчиков из рядов интеллигенции, продажных литераторов, которые унижают себя, работая, как негры под свист плетки мулата». Мирекур привел анекдот: Маке нарочно вставил 16 «что» в одну фразу и показал друзьям, а на следующий вечер фраза появилась в газете в неизменном виде — стало быть, Дюма даже не читает текстов «соавтора». Маке анекдот публично опроверг — действительно, не в его характере была бы подобная выходка. Почему он не захотел разоблачить соавтора? Тогда его устраивала денежная составляющая: треть гонорара. Он также, видимо, надеялся, что со временем Дюма начнет ставить его имя рядом со своим. Наконец, другие не предлагали ему соавторства, а писать один он побаивался: первые самостоятельные романы, «Бо из Анженна» и «Две измены», успеха не имели.

Анекдотов о «фабрике Дюма» ходило много. Поклонник сказал, что нашел в одной из его книг ошибку. «В какой?» — спросил Дюма. «Шевалье д’Арманталь». — «Черт побери, я не читал его». Другой поклонник, с которым обсуждался замысел нового романа, спросил: «На сей раз вы будете писать один? — Да, я хотел поручить моему лакею, но этот негодяй слишком дорого берет». Дюма анекдоты любил пересказывать, возможно, сам их и придумывал, но обижался, когда в нем сомневались люди, им уважаемые. Из письма Беранже: «Дорогой старый друг. Уверяю Вас, что мой единственный раб — моя левая рука, которая держит книгу открытой, в то время как правая работает двенадцать часов в день».

Сколько в анекдотах правды? Сказать трудно: все соавторы торопились, черновиков не хранили. О романе «Охота на водоплавающую дичь» Дюма сам сказал, что автор — Гастон Шервиль, а он лишь «расставил точки над „i“» (однако подписал своим именем). С другой стороны, он не лгал, когда говорил, что работает по 12 часов в сутки, и мы видели, что он мог писать большие тексты один. Блаз де Бюри описывает случай, когда Дюма на спор за 72 часа должен был написать 75 страниц романа «Шевалье де Мезон-Руж», не располагая ничьим черновиком: «Он сделал это за 66 часов, только рука потом болела. В тексте не было ни единого исправления, он утверждал, что это потому, что весь текст он заранее придумывает в голове». «История моих животных»: «Следует на полчаса задуматься, написать название… а после этого писать по 35 строк на странице, по 50 букв в строке… Тогда через 10, 20 или 40 дней, при условии, что в день будет написано 20 страниц, что составляет 700 строк или 38 500 букв в день, роман будет написан. Большая часть критиков… считают, что именно так я и поступаю. Только они забывают одну мелочь, а именно то, что, прежде чем приготовить чернила, перо и бумагу, прежде чем приставить стул к столу, прежде чем подпереть голову рукой, прежде чем написать название и слова: „Глава первая“, я порой шесть месяцев, порой год, а то и десять размышляю над тем, что собираюсь написать… Я не начинаю писать книгу, прежде чем не закончу ее». Но это скорее относится к поздним книгам, которые он писал один. В 1844 году размышлять было некогда.