В настоящее время миссис Кристи работает на благо защитников нашего отечества, и ее супруг тоже. Но получить сведения о том, чем именно они занимаются, также не удалось”.
Те, кто жаждал пикантных подробностей из личной жизни знаменитости, были бы разочарованы. Агата тосковала по своему милому Максу, откомандированному в Каир. Все сильнее одолевала усталость от постоянного цейтнота, в который она сама себя загоняла. Усталость от разлуки с друзьями, которых отбирали то смерть, то эвакуация. Усталость от разрухи, все более алчной и масштабной. Прекрасные лондонские здания были изувечены бомбежками, в том числе и Букингемский дворец. Супруга короля Георга Шестого, королева Елизавета, не пала духом и не пожелала никуда уезжать. Она заявила: “Я рада, что мы попали под бомбежку. Полагаю, что теперь я могу спокойно смотреть в глаза жителям Ист-Энда
[52]”.
Агата Кристи, конечно, тоже могла бы давно покинуть Англию. Уехать в Канаду или в какую-нибудь другую нейтральную страну. Любая знаменитость на ее месте так бы и поступила. Но миссис Мэллоуэн не собиралась бежать из дома только ради собственного спасения. Ей хотелось быть рядом с мужем. Она решила пристроиться внештатным корреспондентом в какой-нибудь журнал, писать о войне. Это дало бы ей возможность получить визу для поездки в Каир. И она попыталась что-то предпринять еще до того, как туда послали Макса.
“Миссис Мэллоуэн сказала мне, что ее супруг, ныне работающий для ВВС, этим летом отбудет в распоряжение их ближневосточного штаба.
Разумеется, она не сможет его сопровождать или приехать к нему в Каир, – объяснял Эдмунд Корк в письме к Гарольду Оберу. – Она просила меня помочь ей попасть туда, но у меня нет никаких возможностей. И я вот о чем подумал. Может быть, Америке покажется интересной такая идея: нынешняя жизнь Ближнего Востока с точки зрения известной писательницы? Тогда можно было бы официально заказать ей серию статей”.
Обер попытался соблазнить этим замыслом журнал “Кольере мэгэзин” и газету “Сатердей ивнинг пост”, в которых когда-то печатались (в виде отрывков) романы его клиентки, но отклика нигде не нашел.
В конце мая она напишет Эдмонду Корку, что раз с Каиром ничего не получается, то “здесь, в Англии, я хотела бы поехать в Уэндовер и устроиться фармацевтом при местном враче”. Представив, что популярнейшая писательница нанимается в помощницы к какому-то провинциальному врачу, Корк содрогнулся от ужаса и тут же отослал ответ: “Мне все же кажется, что Вы могли бы делать работу более важную, чем та, которой Вы собираетесь посвятить себя в Уэндовере”.
"Уязвленная тем, что Корк не воспринимает всерьез ее вторую профессию (фармацевта), Агата незамедлительно отзывается гневным посланием: “Дорогой мистер Корк! Легко, конечно, разглагольствовать про “более важную работу”. Какую именно? Предложите же что-то конкретное! Что, по-Вашему, будет для меня интересным и важным?
Раз я не еду за границу, то должна что-то делать здесь! Мне нужна работа!”
Подпись недвусмысленно выражала протест и вызов: “Агата Мэллоуэн”.
Предложение Корка не стало оригинальным, оно оказалось абсолютно предсказуемым: Агата должна делать то, что получается у нее лучше всего. То есть писать. Он предложил заняться, в сущности, не очень трудоемкой работой: инсценировкой ее собственных книг. К тому же пьеса – жанр очень прибыльный для автора, особенно если она надолго задерживается в репертуаре.
Корк стал прикидывать, кто бы согласился финансово поддержать постановку пьес миссис Кристи, и после тщательных поисков нашел Б.А. (Берти) Мейера
[53], благодаря которому лондонский Театр Святого Мартина взялся за постановку “Десяти негритят”. Агате было предложно 100 фунтов плюс пять процентов от сборов со спектакля. От нее требовался текст и подпись, Агата с волнением и азартом взялась за пьесу, и вскоре сценический вариант “Негритят” будет готов. Потом Мейер изрядно ее удивил: попросил написать пьесу по роману “Смерть на Ниле”, где роль Эркюля Пуаро хотел предложить давнему другу Агаты, известному актеру Фрэнсису Л. Салливану
[54].
С легкой руки Мейера Агата очень быстро освоила каноны драматургии и стала много общаться с театральной публикой.
Она писала Максу: “Я теперь свой человек в театре и даже самых крупных знаменитостей называю дорогушами”.
Но вернемся к “Негритятам”. Агата переделала финал, иначе пьеса никак не получалась, поскольку некому было рассказать зрителям про убийства на острове. Агата немного изменила сюжет: двое, мужчина и женщина, ни в чем не повинны, они остаются живы и влюбляются друг в друга. Это вполне соответствовало и тексту стишка-считалочки, где последний из десятерых негритят обзаводится женой.
Писать пьесы ей понравилось.
“Это показалось мне очень интересным, вероятно, я воспринимала сочинение пьесы как развлечение, а не как работу, потому что у меня не было ощущения, что я обязана придумать ее во что бы то ни стало”. Во время этих своих развлечений Агата неожиданно получила уведомление от Британского адмиралтейства: оно забирает Гринвей для размещения офицеров из военного флота США.
Агата обрадовалась, что ее старинный особняк послужит военным, это ведь тоже был вклад в борьбу с врагом. В течение двух недель Агате пришлось стаскивать всю мебель и прочие пожитки в гостиную. Она писала мужу о своих чувствах перед отъездом:
“Когда грузчики и рабочие ушли, я вышла на улицу и села на скамейку, с которой были видны и дом и река, я представила, что ты сидишь рядом”.
Агата была уверена, что таким видит Гринвей в последний раз: либо его разбомбят немцы, либо безнадежно испортят американцы – какими-нибудь переделками и пристройками.
“Я смотрела на сад, освещенный вечерними лучами, и мне вспоминались замечательные, счастливые моменты. Как ты сажал магнолии, как я расчищала дорожку к реке, – писала она в том же письме. – И мне подумалось, что наш Гринвей – самый прекрасный дом на земле”.
Возвращение в Лондон она восприняла как возвращение в мир ужасов, порожденных людским безумством. Небо там было затянуто черным дымом, полыхали дома, падали бомбы. Эти картины затмили счастливые воспоминания. Единственным прибежищем оставалось творчество, Агата снова расчехлила пишущую машинку и принялась сочинять “Отравленное перо”
[55], роман, который потом назовет одним из самых своих удачных. Сначала он вышел в США (в июле 1942 года). Обозреватель литературного приложения “Таймс”, Уилсон Дишер, отметил: “Разгадать, кто злодей, будет сложно и самым сообразительным любителям жанра, это уж точно”.