Свободу мозгу! Что сковывает наш мозг и как вырвать его из тисков, в которых он оказался - читать онлайн книгу. Автор: Идрисс Аберкан cтр.№ 62

Кроме того, все большие открытия в анатомии имеют явное отношение к нейронауке.

Аристотель полагал, что одной из функций человеческого мозга является терморегуляция, и представлял его в виде радиатора. Надо сказать, что его предположение не столь уж глупо, если принять во внимание извилистость мозга (в нем много борозд с большой поверхностью) и обильное снабжение кровью: именно поэтому голова быстро мерзнет и обильно кровоточит при травме (хотя там нет ни одной крупной артерии). Впрочем, для некоторых людей мозг действительно служит лишь радиатором, но сегодняшние знания о нем в тысячи раз более детальны, чем у античных философов и врачей.

Накопление данных методом проб и ошибок началось еще в доисторическую эпоху. Затем древнеримский врач Скрибоний Ларгус начал применять электрических скатов для лечения мигрени, это ли не зачатки электрофизиологии? У нас есть доказательства проведения трепанации черепа в доисторическую эпоху, и нам достоверно известно о ритуальном употреблении психотропных препаратов. Это является одним из способов изучения мозга, но не утратило актуальности для шаманов. Данный вариант колдовства зародился среди многочисленных народов, которых раньше называли туранскими ^[278]. К ним относятся предки тунгусских народов Сибири, которые, возможно, заложили основу знахарских традиций обеих Америк. Все началось с употребления поганок и мухоморов, потом были открыты новые виды флоры и фауны, обнаружены психотропные эффекты и у других растений, например, у эхинокактуса Вильямса (Lophophora williasii), который был известен коренным народам задолго до его официальной классификации под этим названием в 1898 году. Стала известна также «лиана духов», из которой готовят галлюциногенный напиток аяуаска. Примитивные народы принимали психотропные препараты для просветления ради определенных целей, а не для удовольствий эзотерического туризма. Все это способствует продвижению научных исследований.

Фрэнсис Бэкон, которого часто называют отцом-основателем современного научного метода, рекомендовал экспериментально изучать структуру Вселенной. Но мы забыли, что он с глубоким уважением относился и к субъективизму, хотя современная нейронаука испытывает к нему почти органическое отвращение. Это ощущение глубокого презрения несколько смягчается замечательными работами Франциско Варелы по «нейрофеноменологии». Эта дисциплина использует переживаемый субъектом опыт для объяснения всего того, что происходит в его мозгу, в сочетании с внешними методами исследования ^[279]. Варела с коллегами по эксперименту применяли субъективные отчеты, чтобы накопить объективные, насколько можно считать, данные.

Другими словами, из-за субъективности мы не можем приобрести хоть малейшую информацию о мозге. В принципе, это нормально, поскольку естественная работа мозга нами не осознается. Мы умеем ходить, но не можем описать, как это делаем. Если танцуем, то также не понимаем, как это происходит. Дышим, говорим, думаем… но не знаем, как реализуем все эти действия. Нам неизвестен механизм появления суждений, мышления и эмоций. Осознание нервных процессов — это всегда усилие, постоянное освоение, которое не может происходить само по себе. В основе нейровозрождения лежит страстное желание его осуществить.

Основный посыл «западной» мудрости (на которую возомнивший о себе Запад не имеет монополии) начертан на фронтоне храма Аполлона в Дельфах. Для Сократа он стал девизом, определившим его философию: «Познай самого себя, и ты познаешь Вселенную и Богов». Для многих духовных течений лишь одного познания самого себя, без использования функциональной магнитно-резонанской томографии, магнитоэнцефалографии, электрофизиологии, оптогенетики ^[280], было вполне достаточно для понимания любой вещи и любого явления.

Но речь идет не о том, чтобы противопоставить духовность науке, это выглядело бы ребячеством, поскольку человек не может быть описан только разумом или только аппаратными исследованиями. В его основе лежит духовность, которая больше науки. Их конфронтация развязывает гражданскую войну внутри нас, в которой мы не победим. Это как противопоставить правую руку левой, когда они должны работать вместе. Нейровозрождение, разумеется, нуждается в нейронауке, но не следует забывать, что в его основе заложены мудрость и человечность и ему потребуется время, чтобы правильно оценить научные достижения.

Идрис Шах оказал большое влияние на лауреата Нобелевской премии по литературе Дорис Лессинг, а выдающийся нейропсихолог из Стэнфорда Роберт Орнстейн был убежден, что познание самого себя необходимо и достаточно для познания всей Вселенной. Он неутомимо отстаивает свое убеждение, что последние открытия в области экспериментальной психологии нужно донести до сведения широкой публики. «Что бы вы больше всего пожелали человечеству?» — спросила его журналистка Элизабет Холл во время радиопередачи «Психология сегодня» в 1975 году. Его ответ был красноречив:

«Я действительно хочу, чтобы результаты исследований в психологии за последние пятьдесят лет стали достоянием широкой публики, чтобы эти открытия определили их мировоззрение и мышление. В настоящий момент люди усвоили всего лишь несколько понятий. Они охотно говорят об оговорках по Фрейду, они согласились с главной идеей комплекса неполноценности, и хотя перед ними лавина психологической информации, они ею не пользуются. У меня есть для вас одна история. Человек спрашивает у босоногого продавца в арабской лавке:

— У вас есть кожа?

— Да, — отвечает тот.

— А гвозди?

— Разумеется.

— А есть ли у вас нитки?

— Какие угодно.

— А иглы?

— Конечно.

— Так почему бы вам не сшить себе пару сапог?

Эта история показывает неспособность применить имеющиеся знания. Люди нашей цивилизации голодают посреди изобилия. Цивилизация рушится не потому, что у нее не хватает знаний, а потому, что никто ими не пользуется».

Существуют знания о мозге, и они нам доступны. Их применение в нужных целях заложит основу нейровозрождения, хотя у них появятся враги в лице научно-технических кланов, которые защищают принцип территориальности в науке так же свирепо, как собака — свой двор. Они испытывают явное отвращение к любым видам сотрудничества, совместного ипользования и синергии. Что может быть печальнее постоянно появляющихся знаний, которыми нельзя воспользоваться?