После игрищ с мечом главные судьи Хозяйки сказали, что такое мастерство видят у новичка впервые. Ни в чем не подвел Болота, именем Меч, его преданный меч-болот, носящий имя Человек.
Молодой воин усмехнулся, вспомнив, как в детстве на задворках ссаживал головки с дягиля. Только свист слышался – за изгородь улетали. Ох, сколько же воображаемых врагов поразил отточенный клинок, покуда Болот и Человек не приняли бой на настоящем ристалище! Тогда, при встрече один на один с другим оружейным булатом, и начало сниматься с меча тайное напряжение. Ведь он, как и его хозяин, не знал до той поры, на что способен. На Посвящении оба они повзрослели и возмужали.
Вот в словесном состязании Болот оказался не лучшим. Матушка огорчилась: не в нее пошел сын. Уж она-то была спора на слово, задевающее не хуже лезвия. Хозяйки Круга оценивали и умение держать в узде пыл обиды от насмешек. Парни на смех подняли, что голод и Болот друг друга совсем не терпят. Слово за словом – занозами втыкались издевки, еле скрепился. Ну, что правда, то правда: впрямь изрядно мучился без еды. Во все дни Посвящения по утрам давали по кусочку мяса – и всё. Хвала Илбису, удалось преломить себя, не дать гневу ослабить душу обидой. Дядька Быгдай шепнул, мол, сам багалык Хорсун не слывет искусником в метких ответах, поэтому Болот не слишком расстроился.
Много было всего. Парню чудилось, что с ним такое однажды уже случалось. Это ощущение не покинуло его и на последнем, самом жестоком испытании в пещере Камня Предков. А ведь оно, говорят, для каждого отдельное, потому что посылают его воины-предки, которые насквозь видят прошлое и будущее…
Хозяйки велели одеться во все ветхое. Как зашел, сказали:
– Корни крепки – поглядим, тверды ли ветки.
В пещере стало темно и туманно. Болот бывал в ней раньше на свету и примерно помнил, где она закруглялась. А тут померещилось, что перед ним открылся зев неведомого чудища. Громадная глотка начала приближаться с лязгом и грохотом, оказалась живой и в то же время железной…
О дальнейшем вспоминать не хотелось. Болот так и не понял, наяву довелось воевать с кем-то или то был сон. Наверное, сон. Но более всамделишного сна никогда не видел. Да что там видеть! Жуть и боль, ненависть и отчаяние, и большая, высокая, как полет, жалость к матушке, Илинэ, деду, долине, Великому лесу захлестнули Болота. А сам он горел в огне. Уже смерть пришла… и вдруг очутился снаружи.
Из пещеры донесся частый глухой стук, будто невидимые люди ударили ножнами в щиты. Далекие голоса закричали за спиной:
– Уруй! Уруй! Уруй!
Терзающая боль отпускала медленно и неохотно. По стенам бежали солнечные зайчики. Болот оглянулся, шатаясь, едва не падая. Как прежде, закруглялась задняя стена, сбитая из дерна и камня. Больше в пещере не было никого и ничего. Только тогда парень заметил, что от одежды его остались обгорелые клочья и срам не прикрыт. Попытался скрестить ладони на животе – жилы тянуло и скручивало, руки не слушались. Пришлось присесть. Подошли Хозяйки, набросили на плечи доху. Одна приглушенно осведомилась:
– Теперь-то хочешь ли ботуром стать?
Они еще спрашивают! Да пусть бы Болот и умер в пещере, защищая любимых своих…
– Да, – прошептал запекшимися губами.
Третья Хозяйка обернулась к людям и громко сказала:
– Воин родился. Уруй!
– Уруй, уруй! Уруй! – подхватила толпа.
Болоту думалось, что на последнее испытание ушло не менее двух варок мяса. Сильно удивился, когда увидел, как один за другим заходят в пещеру и почти сразу выскакивают из нее парни и девчонки. Одежда у многих была в крови, волосы торчали дыбом, на лицах ужас и боль. Будто впрямь в когтях Ёлю побывали… И снова:
– Воин родился, – с троекратным: «Уруй!»
После матушка спросила, что с ним случилось в пещере.
– Сама говорила – никто не рассказывает о том, – укорил сын, изумившись вопросу.
– Просто хотела спросить, вспомнил ли ты там слова-обереги, которым я тебя учила, – смешалась матушка. Не дождалась вразумительного ответа и ушла. Забыла позавтракать…
Хорошо, что ушла. Все ее секретные молитвы, призванные укрепить дух и ослабить противника, Болот отлично знал и помнил. Но до заговоров ли было в пещере, если в голове взбаламутились муть и туман! Муть и туман клубились кругом, словно испытание происходило не в воздухе, а в плотной, вязкой воде. Лишь раз, когда особенно сильно пахнуло жженым смрадом, точно горела издырявленная червями куча нечистот, в дыме и пламени мелькнуло рядом лицо врага. В выбеленных огнем древних глазах пылали красные угли…
Мощь слова, вольного приводить в действие могучие силы, Болот почувствовал, давая клятву. Она запала в душу, как последнее звено в Посвящении, и замкнула Круг испытаний, чтобы воин мог начать новую жизнь.
Вторая Хозяйка вырезала зигзаг на правой щеке, Третья помазала чем-то, от чего ранка сразу перестала кровоточить. Старухи подпоясали Болота поясом с красивым колчаном. Из него торчали девять стрел с орлиным оперением. Девять – отметка лучших новобранцев.
В полном вооружении стоя лицом на восток у очищающего огня, Болот клялся памятью предков, своей жизнью и любовью к Орто. Отныне оружие станет его костями, броня – плотью, кровь – песней битвы, а верность долгу – духом. В конце клятвы, ударяя о щит ножнами меча, повторил песенные слова вслед за другими.
Мысли мои – не сгоряча,
слово мое – удар меча,
дело мое – мир уберечь,
клятва моя – Илбису речь —
будет крепчать день ото дня,
а не сдержу – меч на меня!
В груди Болота при этом взмыло к горлу что-то горячее, пронизанное множеством множеств лучей. Он будто с головой окунулся в солнце, и тело охватило ликующим белым светом…
Очнуться от воспоминаний заставил шорох. Нет, даже не шорох, а шум! Острые глаза узрели облачко пыли, поднятое камнепадом. Шум быстро смолк, но причудился стиснутый тишиной беззвучный вопль. Болот сам так кричал, сражаясь с белоглазым призраком на последнем испытании… Мысли разбежались, как табун на аласе, оставив одну: враг проник в Элен! С гулким сердцем воин галопом пустил коня к утесу.
Человек лежал на земле. Завидев ботура, он со стоном пополз к кустам. Болот спрыгнул с коня. Не стал обнажать меч, нагнулся за батасом, спрятанным за голенищем… и замер. Страшная, черная, в лохмотьях и крови, женщина приподнялась на колени и обернулась. Падая на обороте, протянула руки, как ребенок, что потерялся в тайге, обессилел и наконец-то нашелся.
– Бо-олот, – назвал по имени сиплый шепот.
– Олджуна! – Воин ахнул и попятился. Он узнавал и не мог узнать в грязной оборванке бывшую соседку, надменную баджу Тимира. «Это не Олджуна! – леденящей жутью отдалось в крови. – Это Йор!»
– Нет, нет, – прохрипела женщина, догадываясь, о чем он подумал, – злого духа нет во мне…