Небесный огонь - читать онлайн книгу. Автор: Ариадна Борисова cтр.№ 21

Больше вожак не показывался в небе. Да ему и незачем было показываться: он поселился в голове одинца. Пугал запахом стреляющих палок и без конца приказывал: «Иди! Иди и убей!» Волк не мог отвязаться от ржавого смрада, щекочущего ноздри. Догадывался: если не найдет двуногую – стреляющая палка попадет в него и прикончит. А все-таки шел неохотно. Ему ли, бывалому бирюку, было не знать, что за этой двуногой могут прийти другие на топающих конях!

Одинец выследил женщину и оленей еще утром. Крался за ними, мешкая и волнуясь. Чреватая страшными последствиями охота предстояла не в первый раз. Не так давно было, что волк, обезумев от голода, готовился обрушиться на самку человека. Тогда ему помешали. Нынче, сытый, довольный всем, кроме хладноглазого вожака в голове и запаха стреляющей палки, одинец вначале просто забавлялся. Слежка казалась игрой. Но вожак велел: «Убей!», и волк подчинился, а затем забыл об угрозах. Подневольная вначале, охота увлекла. Он ярко вспомнил горячую кровь живой добычи, и пасть заполнила вязкая слюна.

Кровь! Ее нет у падали. Нет этого чу́дного сока жизни, потому что и жизни в падали нет. Кровь у всех живых существ одного цвета, и у двуногих тоже. Самого чудесного красного цвета среди четырех имеющихся на свете. Серый, белый и черный не так красивы. Не так вкусны…

Волк хотел прыгнуть на двуногую самку, сшибить ее с ног и вонзить клыки в мягкую шею. Он бы прыгнул и убил, несмотря на опасность. В конце концов, все события когда-нибудь происходили и происходят впервые. Одинец почти уже чувствовал на языке вкус нежной кровянистой плоти. Готов был вгрызться, терзать, рвать куски взрывающегося соком мяса… Но самка запела.

Не веря ушам, он съежился, оцепенел и сам не заметил, как вслушался. Песнь рассказывала о великой волчьей весне. В голове одинца мелькнуло что-то неуловимое и в то же время притягательное. Он почувствовал голод – не желудком, а внизу живота. Утоление странного голода обещало быть прекрасным и нежным, полным звезд и поющей луны.

Хладноглазый вожак загрохотал: «Убей ее! Убей!!!» Волк завертелся на месте, словно в нос его ужалила пчела, замолотил воздух лапами и, крутясь на хвосте, врезался головой в дерево. Вожак куда-то скрылся. В ушах, мозгу, во всем теле одинца светло и свободно зазвучала чудесная песнь. И он ей ответил.

* * *

Волчица с силой втянула воздух в ноздри и поймала обрывок запаха хромого волка. Чуть позже без труда напала на его след. Еще позже почуяла оленя и фыркнула: дух копытного не волновал ее, она ждала чего-то другого, а этот дух лез в нос и мешал искать. Волчица догадывалась – то, что должно случиться, не связано с добычей и насыщением. Скоро к оленьему примешался знакомый запах. Он был тих, спокоен, понемногу густел и помогал идти, держа нос на правильной волне. Не пропадал и запах одинца. Принюхавшись из-под ветра глубже, волчица убедилась: хромой преследует двуногую. Будто бы нехотя, с неуверенностью и ленцой крался он по следу женщины, как если бы кто его неволил, и все же она была конечной целью – жертвой.

После встречи с пряморогим лосем волчице не довелось отдохнуть. Силы не иссякли, но израсходовались заметно. Почти без остановок бежала она по болоту, лугу, рябиновому паволоку и Великому лесу, не зная, куда несут ее лапы. Просто бежала, пока не словила в ветре запах одинца.

Ближе к ночи волчица услышала песнь. Пели два голоса: один волчий, жидковатый и немолодой, второй – ослабший, сиплый голос двуногой. Более невероятной и длинной песни волчице слышать не приходилось. Она поняла: вот что ее сюда призывало. В двухголосье противоречиво звучали желание любви и отчаянная мольба о спасении. Двуногая пела из последних сил.

До маленького озера волчица добралась, когда голос женщины сломался. Заглох и волчий. Спустя несколько мгновений напряженной тишины послышался оскорбленный рык обманутого зверя.

* * *

Воспаленные от слез и усталости глаза Олджуны не мигая смотрели на волка. Только теперь она заметила, что солнце зашло и на берег опустились подсвеченные луной сумерки. Женщина боялась моргнуть, боялась пошевелиться. В иссохшем горле колом стоял надрывный кашель. Она сдерживала его неимоверным усилием воли. Сил уже не осталось.

Одинец страшно взрычал. Олджуна так и думала: едва она замолкнет, волк мгновенно поймет, что песнь была ложной. Ничего больше не поможет. Без того на удивление долго удавалось отдалить неминучую Ёлю.

Зверь рыкнул сильнее, уши и хвост встали торчком, свирепые зеленоватые глаза ярко блеснули… Прощаясь с жизнью, женщина внезапно поняла, что хищник смотрит не на нее, а на кого-то, возникшего рядом. Этот кто-то задвигался, скребанул когтями по земле и издал ответный рык! Олджуне будто ноги подрубили – свалилась плашмя. Загородив ее собой, вперед выскочила матерая волчица с темной полосой на взъерошенном хребте и воинственно задранным хвостом. В горле нежданной противницы бурлил густой раскатистый рык – точно камни струились с горы.

Волк медленно отступил. Он еще приподнимал губу, показывая нижние клыки, но хвост его зажил отдельной жизнью – завилял, замел по земле. Одинец не выдержал, поддался хвосту и тоже завилял всей задней частью тела.

Волчица сделала шаг, второй… третий… Враг побежал. Он бежал трудно, неловко, припадая на правую заднюю лапу и оглядываясь. Матерая не стала его догонять, повернулась к Олджуне. Глаза горели золотым огнем. Волчица улыбалась. Ноги ее, казалось, такие сильные, крепкие, дрогнули и подогнулись. Две женщины смотрели друг на друга и видели, как же сильно они устали.

Увидел это и волк.

…И стремительный серый вихрь, слепленный из хриплого рыка, бешеных тел, взлетающих лап и хвостов закрутился перед Олджуной! Неверный лунный свет выхватывал из дымчатых ураганных колец то одну, то другую оскаленную морду, вспыхивали зеленые и золотые огоньки глаз, клочья шерсти взлетали вокруг, резцы взблескивали, как острия ножей… буйствовал и клубился волчий ветер!

Клыки – не батасы, у них нет лезвий, но у батасов нет челюстей, которые можно сомкнуть… Вихрь кончился. Челюсти матерой неумолимо сжимались на горле одинца, прорывая самый густой на волчьем теле шейный мех. Волк переоценил свои старые силы и ее усталость, но страстно хотел жить и вырывался – неистово, отчаянно и безнадежно. В натянутых щелях век выпучились налитые кровью белки, лапы елозили по земле в тщетных попытках оттолкнуться и встать. Волчица мотала его туловище из стороны в сторону, как полупустой бурдюк. Одинец боролся, дергался, сучил лапами, он еще жил и двигался, чем сам поневоле облегчал путь клыкам боли и смерти. Резцы погрузились глубже, вспороли шкуру, вторглись в плоть… и сошлись острие к острию.

Что-то хрустнуло и переломилось. В холодную свежесть ночного воздуха ринулась струя могучего железистого запаха.

Олджуна встала на четвереньки. Земля подскакивала навстречу травянистыми боками и кружилась вместе с головой. Руки тряслись, ног женщина не чувствовала. Желудок скрутило и крепко выжало, глаза ослепли от брызнувших слез. В коротких перерывах между шумом в ушах и обвальной глухотой Олджуна скулила. Студеные струйки пота стекали с шеи в ложбинку грудей.