Клеопатра, или Неподражаемая - читать онлайн книгу. Автор: Ирэн Фрэн cтр.№ 64

Клеопатра имела небольшой круг приближенных к ней лиц, своего рода двор, куда входили ее супруг, ее сын, ее слуги, несколько музыкантов и по крайней мере два советника — некие Аммоний и Сара. К ее окружению относились также астроном Сосиген, главный разработчик проекта реформы календаря, и, вероятно, один или несколько астрологов — а может, должность главного прорицателя занимал сам Сосиген, что было бы оправдано, ибо в ту эпоху изучение звезд служило основой для предсказаний.

Уже сам по себе факт присутствия рядом с Клеопатрой прорицателей интриговал римскую элиту. Их методы предсказаний — унаследованные от вавилонян, «скрещенные» с ритуалами получения оракулов, которые практиковались в египетских храмах, и, может быть, обогащенные за счет некоторых приемов брахманов, чьи общины уже появились в Александрии, — безумно интересовали римлян, одержимых идеей близкой гибели города, которая, как они считали, совпадет с концом мира. Чтобы доказать это, они пускались в бесконечные спекуляции. Например, вспомнили об идее пифагорейцев, утверждавших, что ритм развития мира определяется космическими циклами по триста шестьдесят пять лет, именуемыми «большими годами». Переход от одного «большого года» к другому, разумеется, всякий раз бывает отмечен поразительными катаклизмами — и неизвестно, следует ли ожидать таковых со страхом или с энтузиазмом.

Вскоре должен был наступить семьсот тридцатый год со времени основания Рима, то есть завершение второго «большого года». Что же произойдет в момент перехода к третьему космическому циклу? Возвращение к золотому веку или катастрофа? Никто точно не знал, как следует интерпретировать Книги Сивилл. Некоторые полагали, что мир спасет некий царь, другие — что Рим погрузится в пучину крови и вновь должен будет заплатить за убийство Рема его братом Ромулом. Реки потекут вспять, луна расщепится надвое. Что скажут об этом восточные маги, не окажутся ли они более способными распутать клубок мировых судеб?

Мы не знаем, пыталась ли Клеопатра играть на смятении тех, кто собирался у нее в доме, пробовала ли поразить их, предоставляя в их распоряжение своих прорицателей. Очевидно одно: она верила, что может превратить окружавшую ее ауру таинственности в козырь, сделать из своей экзотичности инструмент обольщения и власти; и при этом не понимала, что толпившиеся вокруг нее люди разрывались между противоречивыми чувствами — восхищением и тайным ужасом. Представители римской элиты, которые жили в постоянном страхе, так как чувствовали, что первое же политическое сотрясение подорвет основы их государства, более всего хотели избавиться от внутреннего болезненного конфликта между ностальгией по старым временам и желанием нового, перемен. Они искали «козла отпущения». И царица Египта, эта странная иностранка, как нельзя более подходила для такой роли.

Гениальность Клеопатры заключалась в том, что обычно, рассматривая ту или иную ситуацию, она всегда видела в ней две стороны. Но сейчас, понимая, что оказывает на своих гостей гипнотическое воздействие, она не прочитывала в этом феномене ничего, кроме того, что посетители ослеплены, восхищены ею.

То же можно сказать и о Цезаре. Он, как всегда, следил за своими согражданами взглядом, исполненным насмешливого презрения. Правда, надо сказать, что, когда римляне впервые попадали на виллу, они не уставали восхищаться царицей, бывали удивлены, ошарашены — словом, вели себя, как настоящие простофили.

Клевали крошки у нее с руки. И просили, чтобы их приглашали снова и снова. Поистине, она была для них экзотической жирафой. Только Клеопатра забыла, что этого красивого зверя из саванн любители триумфальных игрищ зарезали, как и львов.

* * *

В числе первых, кто поспешил, рассыпаясь в любезностях, предстать перед хозяйкой садов Трастевере, был Цицерон. Поговорить о литературе, щеголяя перед молодой женщиной своим превосходным знанием греческого языка и риторики, умением изящно носить тогу, глубиной культуры, — стареющий оратор не устоял перед таким искушением. А между тем он уже давно боролся с Цезарем. Диктатор усмирил его, как и других; но, подобно другим, оратор кипел от еле сдерживаемой злобы и был готов выпустить ее наружу при первом удобном случае.

Первая такая вспышка произошла во время реформы календаря, когда Цицерон рискнул, несмотря на свой страх перед владыкой Рима, произнести убийственные слова: «Цезарь настолько уверен в своей силе, что хочет сейчас заставить солнце и звезды повиноваться приказам сопровождающих его преторианцев». Если Цезарь и знал об этом высказывании, то предпочел не обращать на него внимания. Так или иначе, Цицерон одним из первых получил приглашение в Трастевере.

Покрасоваться перед Клеопатрой, снискать уважение женщины, которая, как говорят, столь образованна… Цицерон примчался сразу.

Да и Другие именитые римские граждане поспешили по его следам; они так хотели поскорее увидеть царицу, что в своем лихорадочном нетерпении даже забывали восхититься садами, которые, между прочим, были самыми великолепными, самыми удивительными во всем городе. Однако ничто там не привлекало взгляда гостей — ни каскады фонтанов, источником воды для которых служил бассейн, устроенный в искусственном фоте, ни даже миниатюрные пирамиды и фантастические обелиски, которые вырисовывались за галереями из вьющихся растений…

Наблюдая, как они семенят ей навстречу в этих длинных тогах, смеялась ли Клеопатра своим безудержным смехом или удовлетворялась тем, что произносила какую-нибудь колкость, одно из тех метких словечек, которые слетали с ее искривленных презрительной улыбкой уст в самые неожиданные моменты? Или просто в глубине ее глаз появлялся — как в те времена, когда при ней унижали ее отца, — тот странный сфокусированный свет, из-за которого взгляд ее казался поразительно бездонным? Во всяком случае, она наверняка поднимала голову выше, чем обычно. Они хотели ее видеть? Что ж, пусть смотрят.

И они смотрели. Очень скоро по Риму стало гулять словечко, как бы подводившее итог их впечатлениям от увиденного: superbia ^[67].

Надменная женщина. Спесивая. Гордая, подавляющая других. Привыкшая смотреть на людей свысока. Великолепная и высокомерная. Дерзкая. Ведь, в конце концов, она была гречанкой. Восточной гречанкой — без сомнения, развращенной, жестокой женщиной, предательницей (достаточно вспомнить, с каким равнодушием она смотрела на свою несчастную сестру во время второго триумфа). Забыла ли она, что без этого мужчины, который имел слабость затащить ее к себе в постель, она, Клеопатра, тоже была бы сейчас ничем, была бы побежденной?

Цицерон задавал тон подобным пересудам. Но делал это исподтишка, шепотом, так как слишком боялся Цезаря. А между тем он снова и снова возвращался в Трастевере. И чем чаще встречался с Клеопатрой, тем больше ее ненавидел.

Этот оратор, несомненно, испытывал животную ненависть к умным и влиятельным женщинам: в свое время его первая жена, Теренция, пытаясь вмешиваться в общественные дела, серьезно повредила его карьере. Однако в последнее время эта мода распространилась в среде римской аристократии: многие женщины освободились от опеки своих мужей, самостоятельно занимались делами, имели любовные связи; но главное — и это раздражало Цицерона больше всего — женщины (например, Сервилия, бывшая любовница Цезаря, или Фульвия, на которой недавно женился Антоний) начали совать свой нос в государственные дела…