После обеда я с радостью убедился в том, что в тыловых деревнях все мои указания были уже выполнены. Четверо больных сыпным тифом лежали в только что оборудованном в отдельном доме инфекционном отделении. Нина проживала теперь в соседнем домике и вела там амбулаторный прием. Я разъяснил ей и фельдфебелю медико-санитарной службы, что мы мало что можем сделать для устранения опасности распространения сыпного тифа. Ведь мы сами получили слишком мало вакцин, и их не хватает для вакцинации даже наших военнослужащих. Я посоветовал использовать против вшей порошок «руслапудер» и распорядился, чтобы гражданские вывешивали свою одежду на улицу, в самый сильный мороз. А больным сыпным тифом мы могли дать только средства для поддержания кровообращения, пирамидон для снижения температуры и средства для снятия нервного возбуждения. Я вручил Нине медикаменты и начал осмотр рахитичных младенцев и беременных женщин. Гражданскому населению я дал понять, что Нина действует по моему поручению и уполномочена отдавать больным необходимые предписания.
За все это время я почти не удостоил Нину ни единым взглядом. Однако неожиданно я отметил, что мне приятно находиться в ее обществе. Мне бросилось в глаза, что сегодня она надела на голову ярко-красную косынку, которая обрамляла ее привлекательное лицо так же мило, как и длинные светлые волосы накануне.
– Вы должны делать здесь именно то, что считаете нужным, и уметь всегда настоять на своем! – поучал я ее. – При этом вы всегда можете рассчитывать на мою полную поддержку! Мы сможем помочь этим людям только в том случае, если будем поддерживать дисциплину! А вот этим должны заниматься вы сами!
Она спокойно ответила мне своим грудным голосом:
– Я все поняла, герр доктор, и сделаю все, как вы говорите!
При этом она посмотрела на меня без того вызова, который я заметил в ее глазах вчера. Ее манера держать себя выдавала спокойный веселый нрав, и мне было чрезвычайно приятно слушать ее голос с легким акцентом. Мне понравилась та серьезность, с которой она подбирала нужные немецкие слова, и та уверенная манера, с которой она двигалась в переполненном помещении. Неожиданно меня охватило желание узнать об этой юной даме как можно больше. Мне захотелось узнать, какие мысли, воспоминания, надежды скрываются за этим загадочным взглядом ее необычных глаз. Я бы с удовольствием провел за разговором с ней целый вечер, чтобы выявить общие интересы и хотя бы несколько часов побыть в обществе милой и интеллигентной женщины.
Обуреваемый такими мыслями, я несся карьером назад в Малахово.
Глава 27
Нина здесь, и Марта – там
Генрих встретил меня новостью, что Тульпин серьезно болен. Он кашлял, у него поднялась температура, и он жаловался на сильную головную боль и на боли в конечностях. Я отправился к нему и обнаружил, что и мысли у него были слегка путаные. Правда, я пока не знал, было ли это следствием того, что он ввел себе слишком большую дозу морфия, или это были симптомы сыпного тифа. Все это меня очень обеспокоило. Ночью я еще два раза заходил к нему и в конце концов убедился в том, что у Тульпина был сыпной тиф.
Чтобы не создавать ненужной суеты и паники, я никому не сказал об этом. Мы тотчас отправили его на санях в санитарную роту, а медицинскую карточку с диагнозом больного я передал ездовому в запечатанном конверте. Пока я не хотел никому говорить и о пристрастии Тульпина к морфию, а решил через пару дней навестить его в полевом госпитале и лично рассказать об этом его лечащему врачу. Чтобы свести вероятность распространения болезни к минимуму, мы провели тщательную уборку и дезинсекцию медсанчасти.
Вечером я отправился на командный пункт батальона, куда из штаба дивизии поступила свежая оперативная сводка. Она объясняла относительное затишье на нашем участке фронта. Однако общее положение все еще оставалось очень опасным. За нашей спиной разгорелась жестокая битва, в которой решалась и наша судьба. Как нам стало известно, крупные вражеские силы обошли линию Кёнигсберг с запада, атаковали железнодорожную линию Вязьма – Ржев и сейчас находились всего лишь в пятнадцати километрах от Вязьмы. Часть этих вражеских сил, а именно 29-я армия русских, продвинулась с юго-запада к Ржеву и прорвалась до городских районов, лежащих южнее Волги. Однако в ходе стремительного контрудара нашей 1-й танковой дивизии и соединений войск СС удалось окружить эту русскую армию. И теперь 39-я армия русских пыталась деблокировать своих окруженных товарищей. Нам не оставалось ничего другого, как только ждать и надеяться.
Обер-фельдфебель Шниттгер и двадцать его бойцов должны были сменить парашютистов-десантников на опорном пункте, находившемся между деревнями Гридино и Крупцово.
[102] Он и его люди получили большое количество шерстяных одеял и плащ-палаток, так как там не было домов и нашим солдатам приходилось жить как эскимосам – самим заботиться о крове над головой и о том, как не замерзнуть в такой лютый холод. Нагрузившись как вьючные ослы, они отправились в путь.
Поскольку на нашем участке фронта царило временное затишье, а меня очень интересовала их жизнь в снежной пустыне, через несколько дней я отправился вместе с колонной транспорта с продовольствием на опорный пункт Шниттгера. Солдаты жили в большой хижине, построенной из прямоугольных глыб плотного снега, уложенных на толстые ветки. Это жилище находилось в лощине и сейчас было почти полностью занесено снегом. Внутри день и ночь топились две железные печки, топливом для которых служил мазут. Они давали достаточно тепла для обогрева всего жилища. На утрамбованном снегу, служившем полом, был насыпан толстый слой листьев, а сверху постелены плащ-палатки и одеяла. Спавшим здесь солдатам были не страшны никакие метели и морозы.
Опорный пункт работал надежно, как часы. Заметенные снегом ходы сообщения каждый день расчищались. Все было тщательно замаскировано. Атаки русских штурмовых групп всякий раз успешно отражались. Шниттгер угостил меня фасолевым супом и сварил на одной из печек ароматный кофе, подаренный нам крайсляйтером из Билефельда. Вместо воды он использовал свежевыпавший снег.
– Нам тут живется не хуже, чем эскимосам в Гренландии! – с довольным видом заметил он. – Мы играем в скат, отсыпаемся или читаем, а иваны беспокоят нас не чаще двух раз в неделю. Их атаки совсем неопасны, так как здесь очень глубокий снег!
Я подумал о своем желании отправиться в отпуск и украдкой бросил взгляд на обер-фельдфебеля Шниттгера. Прядь светлых волос свисала у него со лба, а голубые глаза спокойно смотрели на меня. На правой стороне его груди светился Немецкий крест в золоте. С тех пор как погиб Кагенек, он был единственным кавалером этой высокой награды в нашем батальоне. Более 40 раз он поднимал бойцов своего взвода в атаку и более 120 раз отправлялся с разведывательными группами в тыл врага. Бесспорно, Шниттгер был лучшим солдатом 3-го батальона. И тем не менее внешне он больше походил на спортсмена, на капитана хорошей футбольной команды, который даже в самых опасных ситуациях всегда остается веселым, остроумным и надежным товарищем. И если бы ему сейчас, в эти решающие недели, предложили поехать в отпуск в Германию, он бы наверняка счел это предложение несправедливым, недостойным настоящего солдата.