Одри Хепберн. Жизнь, рассказанная ею самой. Признания в любви - читать онлайн книгу. Автор: Одри Хепберн cтр.№ 56

И даже когда все перечеркнула война и казалось, уже никогда не будет балета и музыки, мама сначала умудрялась устраивать мне выступления на дому, а потом поехала со мной в Лондон. Конечно, если бы не она, я никогда никем не стала бы!

Мамины наставления формировали мой характер не меньше занятий балетом, а часто и больше. Сначала думай о других, потом о себе. Леди не имеют права показывать свои огорчения другим, нельзя обременять окружающих своими бедами или плохим настроением. Леди всегда должна быть доброжелательной, даже с теми, кого ненавидишь. Нельзя демонстрировать свою неприязнь к кому-либо (к фашистам это не относится). Вообще, показывать эмоции не стоит. Всегда надо стремиться к большему и строго оценивать свои собственные достижения, ведь ты же знаешь, что можно сделать хоть чуть-чуть больше, чем сделала.

Так же строго, как она оценивала себя, мама относилась и ко мне. Она полагала, что самое лучшее — указать на недостатки, чтобы я смогла исправить.

Исправлять недостатки, конечно, полезно, но мы с мамой слеплены из разного теста. Мама стальная, сильная, ей достаточно собственного сознания правоты. Я немного другая, менее уверенная, мне нужно внешнее одобрение. При этом оно не должно быть таким, как в «Моей прекрасной леди», когда хвалили просто ради успокоения. Я поверила и провалилась. Нет, мне нужно просто показывать, что меня любят, я родилась с огромным потенциалом любви и огромным желанием дарить и получать в ответ любовь.

Еще в детстве я пыталась тискать всех, кто оказывался меньше меня, таким образом выражая свою любовь и намерение защитить. Иногда это ставило маму в неловкое положение, потому что я умудрялась даже вытаскивать младенцев из чужих колясок, чтобы покачать их! Все попавшие на улице на глаза щенки или котята немедленно приносились в дом, даже если они имели собственных хозяев. Бедный кролик, которого мне подарили, кажется, вздрагивал при одном моем приближении, он был такой хорошенький, что не тискать несчастное животное я просто не могла.

Эта любовь ко всему живому сохранилась до сих пор. У меня всегда жили собаки, и, уж конечно, я обожаю детей. Всех детей, не только собственных. При виде ребенка у меня появляется желание обнять его, во мне столько нерастраченной любви, что ее хватило бы еще на половину мира. Временами я думаю, что слишком много времени потратила не на то, нужно было давным-давно заняться чем-то с детьми, им любовь нужней всего.

Я точно знаю, что мама меня любила, и любила сильно, но она считала неприемлемым показывать свою любовь открыто, а мне так не хватало именно этого — похвалы, слов поддержки, простого взгляда! Иногда мамина сдержанность повергала меня в уныние, иногда вызывала досаду, даже раздражение, но такова мама, ее не исправить.

Зато она вложила в меня всю душу, работала кем угодно, даже консьержкой, чтобы я имела возможность учиться любимому балету, выпрашивала сигареты у английского приятеля, а потом торговала ими на черном рынке, чтобы купить пенициллин, без которого я умерла бы, она сохранила мне жизнь и поставила на ноги. Но когда я добилась успеха, почему-то именно мама меньше всего поддержала меня. Она не любила моих мужей, протестовала против брака с Феррером, что на время рассорило нас с ней, осуждала мое замужество с Андреа Дотти, и только Роберт Уолдерс пришелся моей строгой маме по вкусу.

Может, она была права, сердцем чувствуя, что я не буду счастлива ни с Феррером, ни с Дотти? Но мамино отрицание снова было из разряда указания на недостатки. В таком случае невольно хочется сделать наоборот. Возможно, объясни она мне спокойно, я поняла бы.

Только живя у меня после инфаркта и будучи совсем больной, мама однажды вдруг покаялась, что слишком мало показывала мне свою любовь, слишком редко хвалила и все больше требовала. Я благодарна маме за строгое воспитание, она привила столько нужных качеств, научила быть сдержанной, доброжелательной, радоваться каждому прожитому дню, думать о других, научила держать эмоции под контролем. Без моей замечательной мамы не было бы меня. А что у нас не всегда складывались теплые отношения… ну что ж, такова жизнь…

В своих отношениях к сыновьям я постаралась учесть все, чего не хватало лично мне, почаще хвалить, когда есть за что, и постоянно показывать, что их любят, ведь именно этого так недоставало мне самой!

Любите родных, друзей, всех, с кем вам доводится встречаться. Но не просто любите — обязательно показывайте, что вы их любите, говорите об этом, не бойтесь выражения любви, она очищает душу не меньше покаяния. Конечно, не стоит таскать чужих детей из колясок или терзать в объятиях щенков и кроликов, просто почаще улыбайтесь, говорите приветливые слова, люди это оценят.

С каждым днем сил остается все меньше, писать все тяжелее. Наверное, поэтому тон моих записей все мрачней. Даже фотографии «Римских каникул» не помогают поднять настроение. Я пытаюсь улыбаться, а когда боль становится невыносимой, опускаю или совсем закрываю глаза, чтобы никто не заметил невольно выступающих слез и не понял, насколько же больно. Ни к чему мучить тех, кому ты дорога, помочь они не могут.

Трех месяцев, пожалуй, не получится… Я попросила своих близких только об одном: отпустить меня с миром, не продлевать мучения, когда в этом не будет необходимости. Не хочется превратиться просто в подпитываемое лекарствами бревно, я хочу быть в сознании и в сознании умереть. Я хочу попрощаться со всеми. Надеюсь, мне дадут такую возможность.

Папа умер в 1981 году, мама через три года после него от остановки сердца. Если бы не Роберт и мои мальчики, мне было бы слишком тяжело, но мои мужчины поддержали меня.

Вообще, за последние десять лет из жизни ушло столько замечательных людей, с которыми мне посчастливилось дружить, что сердце сжимается при одной мысли, что их нет на свете. Конечно, большинство из них были пожилыми и даже очень пожилыми людьми, но все равно тяжело.

Больше нет Кэтлин Несбитт, Кэти Халм, Марии Луизы Хабетс, Вилли Уайлера, Хэмфри Богарта, Фреда Астера, Кэрри Гранта, Джорджа Кьюкора, Кинга Видора, Генри Фонды… Скорбный список слишком длинен. Встретимся ли мы за чертой, смогу ли я еще раз увидеть тех, кого обожала в этом мире?

Моя болезнь немыслимо подхлестнула интерес ко мне, причем не всегда добрый.

Однажды меня спросили, существуют ли люди, с которыми мне не хотелось бы общаться. Только принципы, внушенные с детства мамой, помогли мне сдержаться и не ответить резко: «Да, газетчики!»

Передо мной сидела симпатичная девушка-репортер, которой очень-очень хотелось раздобыть какую-то сверхинтересную информацию об Одри Хепберн. Я ответила уклончиво:

— Не очень комфортно общаться с теми, кто старается проникнуть на мою личную территорию глубже, чем я хотела бы допустить сама…

Девушка поскучнела, старательно пряча предательски блеснувшую в глазах влагу. Ах, как нехорошо вышло! Получилось, что звезда поставила на место неугодившую репортершу.

Я заговорщически улыбнулась: