И тогда ему вспомнился Раушен, терзаемый жестокими пытками в пустой комнате.
Что-то подсказывало ему, что невозможное может случиться в любой момент и что ей нельзя оказаться здесь, когда это произойдет.
Цифры на его часах высвечивались с ужасающей четкостью: 11:57…
– Слушай меня: ты сейчас же сядешь в машину и вернешься в Мадрид! Слышишь меня?.. Ты отправишься сейчас же. Езжай к Сесару, если хочешь, помирись с ним, только убирайся отсюда!..
– Ты меня пугаешь, – заявила она.
– Этого я и добиваюсь.
11:58… Он оглядел окружавшую их темноту. Кажется, ничего не изменилось.
– Саломон… – Голос Сусаны смягчился. – Знаешь что? Плевать мне на ссору с Сесаром… Я знаю, он дал себя увлечь, поддался на твои закидоны, но я не оставлю тебя сейчас. Вчера ночью… когда мы занимались… тем, чем занимались… тебе приснился кошмарный сон… Я не верю в ведьм, но я знаю, что с тобой что-то происходит, что-то серьезное, и я тебя одного не оставлю… Скажу тебе то, о чем ты не знаешь: кое-кто из моих друзей рассказывал о тебе в последние годы… Эта девушка, которая у тебя была…
Рульфо окаменел, глядя ей в глаза.
– С ней что-то случилось, правда?.. Что-то страшное, что сильно на тебя повлияло. И заставило тебя измениться. Так что одного я тебя не оставлю. Можешь уже подыскивать оправдание – понадобится, когда мы убедимся в том, что призрак не явился.
– Сусана…
Он обнял ее, почти не думая о том, что делает. Прижал ее тело к своему, чувствуя, как она плачет. И спрашивал себя: правду ли она ему сказала? Неужели смерть Беатрис так на него повлияла, что он позволил увлечь себя фантазиями о ведьмах?
– Я не оставлю тебя… – говорила она. – Уже никогда тебя не оставлю…
Слабый писк его часов возвестил о том, что назначенный час настал. Все еще держа ее в объятиях, он с испуганным лицом огляделся. Но вокруг по-прежнему было темно и тихо. Слышалось только их дыхание. Если дамы бродят где-то поблизости, то они столь же субтильны, как лунный свет. Он обхватил ладонями лицо Сусаны и улыбнулся ей. И она улыбнулась в ответ своими блестящими глазами.
– Ладно, согласен. Я скажу тебе, что мы сделаем. Мы уйдем отсюда вместе… Поедем к Сесару, поговорим с ним… – Вдруг лицо Сусаны напряглось под его руками, улыбка испарилась, глаза закатились, остались только белки.
– Сусана?..
– Сеньор Рульфо, – вдруг заговорила она чужим голосом.
Рульфо ощутил, как его охватил озноб, и сделал шаг назад. Тон этот он узнал: в памяти как многократное эхо отразилась интонация реплик, с которыми обращалась к нему девочка.
– Следуйте за мной, сеньор Рульфо.
Закатившиеся глаза Сусаны вновь захлопали веками, тело ее, содрогаясь, развернулось и, пошатываясь, зашагало вперед, словно было куклой, которую некая гигантских размеров девочка взяла в руки, чтобы перевести с одного места на другое. Рульфо сразу вспомнилось, как двигался труп Раушена.
– Следуйте за мной, – повторил голос.
Он пошел за этой фигурой вглубь склада. Это был жуткий, сводящий с ума путь, который он проделал, будто погрузившись в кошмарный сон. И он их увидел. Вот так, запросто.
Круг из обнаженных женщин: стоят, взявшись за руки, на кучах мусора, неподвижно, в полной темноте.
Тот факт, что он наконец увидел их в реальности, не принес облегчения. Напротив, вызвал чувство бессилия, беззащитности, словно Рульфо внезапно понял, что всему этому больше ничто не может служить объяснением – ни сумасшествие, ни кошмар, ни обман. Вот они, прямо перед ним. Дамы. Они настоящие, как стихи. Спасения нет.
И тогда, подойдя поближе, он осознал, что у них нет ни лиц, ни волос и что суставы их будто прорезаны глубокими трещинами. И понял, что это манекены, куклы в натуральную величину, фигуры из витрины, но без одежды и париков, поставленные в круг под крышей этого склада. Сбитый с толку, он обернулся к Сусанне:
– Где вы?
– В действительности мы здесь, – произнес голос, столь же лишенный выражения, как и лицо, с которого он прозвучал. – Но действительность огромна, сеньор Рульфо. Отдайте нам имаго.
– А как я смогу удостовериться в том, что после этого вы позволите нам уйти?
– Отдайте имаго, – повторила вещь и протянула руку, повернутую ладонью вверх.
– Нет, – сказал Рульфо. – Нет, пока не покинешь тело Сусаны и не дашь ей уйти.
Послышался шелест слов. Нежнейший стих (возможно, Малларме, но он не узнал его) проскользнул к нему змеей, этаким аспидом – прекрасный, французский, извивающийся. Прежде чем он смог понять, что происходит, восковая фигурка выпрыгнула из его кармана и упала на ладонь Сусаны, которая сразу сжала пальцы в кулак. Рульфо, в полной растерянности, сделал шаг вперед:
– Ты не можешь забрать ее у меня… Не можешь получить имаго, если я сам не отдам его тебе!
– Это правда. – Нечто, говорившее устами Сусаны, разжало руку, и фигурку охватило пламя. – Но это не имаго.
В свете этого пламени Рульфо увидел, как плавится и тает воск. И в то время, как мир вокруг него лишался своих измерений, глазам его представала маленькая обнажавшаяся фигурка, так похожая на пластмассового солдатика.
IX. Усадьба
От звуков она сразу же проснулась. Они были негромкими, но узнаваемыми: словно кто-то вошел в комнату. Она тут же вспомнила, что дверь и окно комнаты заблокированы: после вчерашнего странного происшествия она сама забаррикадировала их стульями и письменным столом. Никто не смог бы застать их врасплох в небольшом номере мотеля – в этом она была уверена.
И все же она подняла голову и стала вглядываться в темноту. Прежней Ракели этого вполне хватило бы, чтобы успокоиться и попытаться заснуть, но теперь она была уже не совсем Ракелью… Теперь она знала: любой звук в темноте представляет опасность.
Обшарила взглядом все, что можно было разглядеть в потемках. Свет включать не стала, чтобы не разбудить мальчика, спавшего рядом. Не увидела ничего необычного и подумала, что источник звука мог быть за стеной, в соседней комнате. И в это мгновенье почувствовала, что ребенок садится в постели, прямой, как солдатик. Его сон был не менее чуток, чем ее собственный.
– Ш-ш-ш, – прошептала она, ласково погладив его. – Все хорошо.
Пугать его зря в ее намерения не входило. Кроме того, тревога, скорей всего, была ложной. Но Ракель предпочла бы в этом удостовериться.
Осторожно, не переставая обнимать малыша, свободной рукой она шарила по тумбочке, стараясь нащупать выключатель. Внезапный свет в лицо заставил ее зажмуриться.
Перед ними, сложив руки на груди, стоял Патрисио. Одет он был как всегда: куртка и джинсы, все новенькое и относительно чистое. Между усами и бородкой растянулась широкая, словно наваха, улыбка.