– Имаго должно находиться внутри тканевого чехла, под водой, – провозгласил этот господин, уклонившись от ответа, – в условиях полного устранения. Это очень важно. Верните фигурку, и все будет хорошо… Они сообщат вам, когда и где вы встретитесь. Но хочу сделать еще одно предупреждение, – продолжил он тем же ровным тоном. – На эту встречу могут прийти только вы и эта девушка, с фигуркой. Вы меня поняли, сеньор Рульфо? Оставьте своих друзей за рамками этого дела. Вопрос этот касается только вас, девушки и их. Я ясно выражаюсь?
– Да.
Рульфо содрогнулся. Откуда они знают, что он только что беседовал с Сесаром и Сусаной?
И тут господин в первый раз повернулся к Рульфо лицом и взглянул на него:
– Они пожелали, чтобы я сообщил вам, что я их однажды предал… и за это заплатила моя дочь. Меня зовут Блас Маркано Андраде, я театральный антрепренер.
И в этот момент, как будто прозвучавшие слова были оговоренным сигналом, огромный духовой оркестр из никому не видимых музыкантов озарил блеском металла сцену и одновременно зажглись ослепительные огни рампы. Из-за кулисы появился чей-то силуэт. Это была юная худенькая девушка с каштановыми волосами. Одета она была в обтягивающее фигуру трико цвета сырого мяса и на вид была лет шестнадцати-семнадцати. В чертах ее лица проглядывало легкое сходство с лицом Маркано. Приняв грациозную позу, она склонилась в приветственном поклоне, словно перед ней был полный зал.
– Она была моей дочкой, – сказал Маркано совсем другим тоном, словно ему в первый раз было позволено выразить свои чувства.
Девушка продолжала приветствовать зал и посылать в партер воздушные поцелуи, изящно сгибаясь в такт визгливому вальсу, но, пока Рульфо ее разглядывал, в голове его зародилась в высшей степени странная и при этом ужасающая уверенность.
Девушка была мертва.
Она склонялась, улыбалась, посылала воздушные поцелуи, но она была мертва.
Эта девушка уже давно умерла. Он понял это как раз в ту секунду.
Девушка закончила раскланиваться и покинула сцену, удалившись за ту же кулису, из-за которой вышла. Музыка смолкла, завершившись финальным звоном литавр, и сцена вновь погрузилась во мрак.
– Их наказания ужасны, – произнес Маркано в воцарившемся молчании. – Верните им фигурку, сеньор Рульфо.
Огни в партере стали блекнуть в тот самый момент, когда Маркано застыл в параличе, словно завод его внутреннего механизма закончился.
Рульфо встал, отыскал выход и, тяжело дыша, вышел на улицу.
V. Фигурка
Тем вечером девушка возвратилась очень поздно, процокала каблучками через двор, вставила ключ в замочную скважину, повернула его, открыла дверь и почувствовала, как сердце ее упало. В маленькой гостиной горел свет. Походный фонарик был включен, и пахло табаком, но не того сорта, который имел обыкновение курить Патрисио.
Она узнала, кто это, до того, как услышала голос:
– А я и не знал, что у тебя привычки лунатика. Жду тебя здесь уже по меньшей мере два часа.
Стоя на пороге, девушка набрала в грудь воздуха, зажмурила глаза и постаралась собраться с силами. Визит этот был жестоким сюрпризом под конец такого утомительного дня, но она знала, что клиенты могли приходить когда им вздумается.
Патрисио раздал дубликаты ключа от ее квартиры всем, кто хорошо платил, и она была обязана принимать посетителей, в какое бы время они ни заявились.
Она собралась с духом, вошла в квартиру, закрыла дверь на ключ и направилась в гостиную.
Мужчина удобно устроился на обшарпанном диване, широко расставив ноги. Одет он был как всегда: темный костюм, рубашка в серую полоску и бело-сине-серый галстук. Сорочка и галстук повторяли контуры выпирающего живота. Рука с сигаретой периодически поднималась вверх. Его рыхлое, нездорового цвета лицо было прорезано солнечными очками и вечной улыбкой. Очков этих он никогда не снимал. И никогда не переставал улыбаться. Имени его она не знала.
Она поздоровалась и, не услышав ответного приветствия, сделала еще два шага и остановилась перед ним.
– Ты не считаешь нужным извиниться?
– Мне жаль.
Она знала, что все это было не чем иным, как фрагментами любимой игры этого мужчины в черных очках – унижения. Естественно, она не чувствовала себя виноватой, вернувшись домой в это время. По пятницам и субботам встреч с клиентами было немало, к тому же ей пришлось зайти в клуб – мерзкий притон с красными стенами, расположенный в подвале придорожного борделя, – зайти, чтобы получить информацию о своих ближайших свиданиях. Единственное, чего она хотела, покончив с делами, так это закрыть глаза и отдохнуть – насколько это было возможно. Однако ее жизнь ей не принадлежит, она знала об этом. И отдых тоже.
– И это все, что ты хочешь сказать?
И тут ее мысли обратились в другую сторону.
Запертая комната.
Этот тип утверждает, что прождал ее здесь довольно долго. Но… ограничился ли он ожиданием, сидя на этом диване? Нет, вероятнее всего, он прошелся по всей ее крошечной квартирке, зайдя и в эту комнату.
А если было именно так, то что он предпринял?
Ей до смерти хотелось проверить, все ли в порядке. Но сделать этого она не могла. Пока еще нет.
Носок его ботинка ткнулся в ее левую ногу.
– Повторяю: так ты извиняешься?.. Просто «мне жаль»?
Мужчина по-прежнему был спокоен, он удобно устроился на диване, держа толстыми пальцами сигарету, улыбаясь и произнося слова мягко, почти ласково, с надменным выражением каменного вседержителя на лице. Однако ей было хорошо известно, каким он был в действительности. Его манеры не могли ее обмануть. На самом деле он был худшим из всех.
Человек этот имел обыкновение появляться неожиданно, посреди ночи, к тому же его визиты были незабываемы. Большинство клиентов приходило к ней, желая развлечься, но единственное, чего жаждал господин в черных очках, так это ее страданий. Девушка боялась его еще больше, чем Патрисио.
Она встала на колени и склонила голову. Убирать волосы нужды не было – на работе она всегда носила их собранными в пучок.
– Я сожалею, – повторила она.
Очки, вороном вздыбившись над улыбочкой, внимательно смотрели на нее.
– Ты меня разочаровываешь. Мой пойнтер и то делает это гораздо лучше тебя…
Девушка глубоко вздохнула. Она знала, чего он добивается и чем все это должно закончиться.
Не поднимаясь, она сняла куртку, стянула через голову свитер и начала расстегивать пуговицы на юбке. В черных стеклах очков призывно отразилось ее тело. Потом она стянула сапожки, чулки и трусики – достаточно быстро, чтобы не раздражать мужчину, но стараясь не повредить ни одной вещи. Раздевшись полностью, она просто вытянулась на полу, привыкнув делать это уже тысячу раз. Холод плитки на полу, как и жесткость металла колец и колье Патрисио, с которыми она никогда не расставалась, проникли в ее тело, и она потянулась губами к роскошным мужским туфлям. Туфли пахли новой кожей.